Ксения Медведевич - Мне отмщение

- Не лезь, - голос Амаргина заставил его вскинуться.

Лаонец подъехал совсем близко. Кобыла мотала звонкими блескучими поводьями.

- Не лезь, - злобно повторил Амаргин, кривя темные тонкие губы. - Это их собачье дело. К тому же ей все равно, кто ее будет трахать - ими с детства торгуют, как скотиной. Сейчас она - потерявшаяся скотина. Не переживай за нее. К тому же, когда мы войдем в этот вонючий городишко, тебе придется перестать вскидываться на каждый крик. Наши доблестные покровители намерены разграбить Хайбар...

Лаонец показал ровные блестящие зубы в хищной улыбке. И принял с места в галоп.

Тарег прищурился, разглядывая растущий силуэт крепости. Где же ты, где ты, Манат?.. Для чего я туда еду?.. И кого мне теперь защищать, а, Хозяйка?..

Тот, на кого показали, как на амиля, ползал в пыли и жалко всхлипывал:

- О благороднейшие дети ашшаритов! Я знать не знаю ни о какой таможне! Клянусь Всевышним, о цвет воинов пустыни, мы не посылали катиба собирать налоги!

Хлюпающий кровью человек вытирал почему-то не текущий нос, а бритую голову. Он елозил рукавом по потной макушке неестественно быстро, и еще чаще всхрюкивал. А потом снова пускался в мольбы:

- Во имя Всевышнего!..

Крепость оказалась пустой. В саманном домике у внешней стены они и нашли этого хлюпающего человечка. Точнее, к человечку их привел шаркающий шлепками - юноша? Но у юноши вместо зубов были гнилые желтые пеньки. И морщинистое одутловатое лицо. И пустые глаза. Этот ходячий полумертвец что-то жевал, время от времени пуская из уголка губ желто-коричневую слюну. Принюхавшись, лаонцы скорчили понимающую гримасу - гашиш.

Такие, как этот хашишин, встречались во множестве - нагляделись, пока ехали кривыми улочками к крепостному холму. Оборванцы в пропотевших грязных рубахах, пошатываясь, брели вдоль глинобитных дувалов: хватались за стены, изможденно приваливались в воротные ниши. Кружком сидели на обрывке ковра перед заброшенной масджид, дверь которой оказалась заложена здоровенной щеколдой. А сверху еще и забита досками. На темных брусьях выделялись свежие царапины. Глубокие борозды складывались в рисунок вязи: рука какого-то отчаявшегося человека пыталась вывести "бисми ллахи ар-рахмани...". "...И милосердного".

Черные потеки и бурое пятно на каменной плите у входа объясняли, почему призыв к Всевышнему, милостивому и милосердному, остался неоконченным. Край похожего на тряпку ковра наползал на то, что, видимо, было лужей крови последнего верующего Хайбара.

На ковре кружком сидели четверо пустоглазых и передавали друг другу мундштук кальяна. С гашишем, конечно.

Заметив метнувшуюся в переулок фигуру, лаонцы рванули следом. Человека удалось изловить быстро - их нынешний проводник бежал, судя по всему, не от них, а спасаясь от каких-то собственных то ли мыслей, то ли видений, и довольно долго бессмысленно бормотал, отмахиваясь от видимых только ему собеседников.

Аирмед, морщась от невыносимо смердящего дыхания человека, нажала ему на виски и что-то проговорила. Лицо хашишина немного прояснилось и стало осмысленным. Тогда-то все и увидели: человек еще молод. Поначалу сумеречники приняли его за старика.

Поднимаясь вслед за ним к крепости - снизу цитадель все больше походила на два шлепка грязи, забытой каким-то великаном - заглянули в несколько дворов. Где-то от них шарахнулись тени в абайях - с призрачным, жалобным шепотком. С потолков и перекладин свисали странные плетенки.

Осторожно повертев одну, Аллиль тут же отдернул пальцы: согнутый из нескольких перевитых хворостин круг. И протянутая сквозь него ветка. Как молния. Это был "Глаз аль-Лат".

Талисманы покачивались в пыльной пустоте брошенных жилищ, пылинки вились и медленно оседали в солнечном свете. Плетенки бесшумно поворачивались, крутились в потревоженных тенях утра.

А в один дом им входить не хотелось. Из распахнутых настежь ворот тянуло таким обморочным холодом, что колени подкашивались. Кони, которых вели в поводу, устали рвать губы об мундштуки и последний квартал шли понуро и покорно. Только потели и время от времени утробно гоготали. И жалобно взвизгивали. Перед холодными воротами лошади обреченно опустили морды в пыль и устало всхрапнули.

Где-то у подножия холма послышались крики. Бедуинское воинство вступило в городок.

- Надо посмотреть, что внутри, - сглотнув, пробормотал Амаргин. - Почему оттуда стужей дышит...

Все поежились, но кивнули.

Сделав глубокий вздох, Тарег вошел в холодный дом первым.