Игорь Мерцалов: Три дня без чародея

— Как тебя, малый, Упрям? — переспросил первый гридень. — Ну а я Прыгун. Идем, провожу.

Он провел Упряма по всходу наверх, до нужной светлицы, и толкнул тяжелую дубовую дверь:

— Князь-батюшка, отрок чародеев, Упрям, к тебе явился.

Наглый мальчишка оказался еще и обманщиком: князь Упряма не ждал. Разговор в светлице замер на полуслове.

Разговор? Да нет, тут уже не разговор, перебранка кипела…

Застыли два боярина, готовые вцепиться друг другу в бороды, застыла неприятная усмешка на лице чужеземного вельможи чуть поодаль от них, застыла в воздухе княжья длань, воздетая, надо думать, для наведения порядка. Прыгун, поняв, что вместе с учеником чародея его занесло сюда в наименее подходящий миг, испарился.

По всей видимости, накал страстей в светлице достиг уже того предела, за которым человек перестает быть похожим на себя. Появление постороннего резко охладило всех — люди как-то разом смутились, притихли, и, хоть Упрям стоял перед князем красный как рак, у того и мысли не возникло выгнать не вовремя возникшего юнца.

— Здрав буди, княже, — выдавил из себя Упрям.

— И тебе поздорову, — кивнул тот.

— Я вот вроде по делу…

— Хм. Это хорошо, что не в бирюльки играть, на бирюльки у меня сейчас времени нету, — улыбнулся быстро взявший себя в руки князь.

Своевременная шутка помогла всем расслабиться — за исключением Упряма, готового сквозь пол провалиться от этого неуместного, невесть как и проскочившего на язык словечка «вроде».

— Ну, так я тебя вроде слушаю, — продолжал князь.

Усмешки вокруг переросли в хихиканье.

— Вот, — глядя в пол, Упрям протянул туесок с письмом. — Учитель, того… передать велел.

Бояре, ожидавшие новой нелепости, уже готовы были засмеяться в голос, но тут их нездоровое веселье будто ветром сдуло: князь, принимая посылку, нахмурился.

— Уезжает, значит, чародей, — вздохнул владыка.

Упрям сдержал удивление: ни о чем таком учитель его не говорил.

— Может быть, теперь ты не откажешь мне в разговоре наедине, княже? — спросил из дальнего угла сильный голос.

Это был Бурезов, ладожский чародей, последние годы приезжавший в Дивный для помощи Науму в проведении Волшебного Надзора. Поднявшись со своего места со смешанным выражением грусти и удовлетворения на лице, он как бы в шутку добавил:

— Время вроде пришло…

— Я скажу, когда время придет, — ответил ему князь.

По лицам бояр Упрям понял, что они понимают из происходящего побольше его самого, но едва ли целиком — вроде бы переглядываться стали с видом самым многозначительным, но чувствовался во взорах и вопрос. Видно, было какое-то особое дело между владыкой и двумя чародеями.

— Возвращайся, Упрям, и скажи своему учителю так: я не хочу торопиться с последним словом.

— Запомню, княже. — Ученик чародея поклонился и вышел.

Гридни в передней ждали его с улыбками.

— Управился со своими вроде делами?

— Вроде обоз твой на месте стоит!

Понравилось словечко…

— Да цыц вы! — не слишком строго прикрикнул десятник, давеча узнавший Упряма. — Как вроде дети малые.

Ответом ему был взрыв приглушенного хохота. Засиделись гридни, молодая кровь застоялась, хотелось хоть побалагурить, раз уж нет достойного занятия. Но, однако же, и слух у них! Упрям приосанился и, точно право имел, строго наказал:

— Вы того, языки-то не распускайте. О чем князь говорит, только его и касается.

— Сперва сам выучись, потому людей учи, — посоветовали ему гридни и выставили во двор — без тычков, даже не прикоснувшись, но так, что ясно было: разговор окончен, а если этого кто не понимает, так то его беда.

Грохоча поклажей, Упрям вывел телегу со двора. Дело шло к полудню. У подножия увенчанного кремлем холма шумела, гудела ярмарка, известная и в славянских землях, и за их пределами — Дивнинская. Ярмарке было больше ста лет, и теперь уже не все горожане с уверенностью могли сказать, получила ли она имя от города Дивного, или же город был назван в честь великого торга. И, как ни наивно заблуждение, понять его можно — столица Тверди в большей мере от ярмарки мировую славу свою получила.

Именно здесь Совет Старцев впервые разрешил торговлю магией. И пусть по земле с тех пор появилось еще несколько подобных ярмарок, Дивнинская так и оставалась самой богатой и почетной.

Потому что не едиными чарами перебивалась, шел сюда: простой люд за простым товаром. Хотя еще как сказать — простым ли? Землю обойди, навряд ли найдешь утварь искуснее, чем в Дивном! Где еще скуют кузнецы для охотника ножи, которые не тупятся — сами себя точат; сохи, которые матушку-землицу не рвут, а словно ласково причесывают; топоры тяжелые, но верткие, что в руках пляшут и, кажется, сами работу делают. То для работы, а вот красота: сплетенные из сотен и тысяч колец, свитые из десятков локтей проволоки, украшенные самоцветами гривны, колты, обручья да перстни — где еще найдешь такое узорочье?