Александр Кудрявцев: Винчестер

Тогда мне исполнилось шестнадцать. Я жил в маленькой хрущевке у бабушки – она забрала меня к себе на следующий день, после того как мать покончила с собой, наглотавшись снотворного. В руке самоубийцы нашли смятую в комок черно-белую фотографию веселого мужчины - моего биологического отца.

Мать никогда не рассказывала о нем. Зато кое-что удалось узнать после ее гибели от бабушки.

Отец был иностранцем. Неизвестно, каким ветром его принесло в нашу провинцию из США. Мать влюбилась без памяти. Последовал международный скандал районного масштаба. Узнав о ее романе, маму выгнали со швейной фабрики - наверно, чтобы не разболтала американцу секреты производства советских наволочек. Тот поспешил унести ноги, пообещав писать письма, но забыл спросить почтовый адрес.

Через девять месяцев появился я. Мама не слишком обращала внимания на это обстоятельство и заливала душевные раны алкоголем.

- Я хочу уехать отсюда! – кричала мать, покачиваясь посреди общажной комнатушки. – Здесь нет жизни!

- Вот твоя жизнь, - спокойно говорила бабушка, кладя руку на мое плечо.

В военных госпиталях она видела трагедии пошекспиристее. Она брала пьяную дочь под руку и уводила в ванную на водные процедуры. Но все повторялось до тех пор, пока мать не решила поставить на себе точку.

В мой шестнадцатый День рождения бабушка подарила немецкие белые кроссовки, они почему-то оказались в посылке с гуманитарной помощью из-за границы. В голодные девяностые на моей малой родине многие ветераны Великой Отечественной получали такие посылки от немцев. Непонятно, какую цель преследовали побежденные, отправляя «гуманитарку» своим победителям: помощь или издевательство. Иногда в посылках оказывались сюрпризы вроде упакованной в красивые коробочки блевотины. Но маневр с кроссовками у фрица не прошел - обувь прибыла аккурат к шестнадцатилетию внука победителя и оказалась точь-в-точь по его ноге.

- Глаз-алмаз, - скупо похвалила бабушка далекого спонсора.

Кроссовки были высокие, на толстой рубчатой подошве и прекрасно гармонировали с синими джинсами-трубами. Я с полчаса расхаживал перед зеркальной дверцей шкафа, напрягая воображаемые мускулы и не в силах налюбоваться собой.

- Красота неописуемая, - сказала бабушка и позвала к столу. Как всегда, по торжественным случаям она пекла яблочный пирог.

К семи должен был позвонить товарищ Штирлиц - вместе отправиться на дискотеку в технарь. Из неработающей стиральной машины в прихожей уже были украдены две пачки папирос «Астра», хранившиеся для дяди Витали. Товарищ Штирлиц обещал стырить у родителей бутыль «сэма».

Телефон затрещал ровно в семь.

- Але! – крикнул я в трубку.

- С Днем рождения, козлина, - приветливо сказал Штирлиц, - собирай манатки и выдвигайся. «Сэм» у меня.

- Окейно!

Бабушка посмотрела на меня и вздохнула.

- Самогон ни с чем не мешайте, - сказала она мне, пока я надевал любимую футболку перед зеркалом.

- Хорошо, ба, - сказал я, набрасывая парадную олимпийку в прихожей. Спорить и оправдываться было бессмысленно. – Я задерживаться не буду!

- Ну-ну…

Я хлопнул дверью и сбежал по низким ступенькам подъезда.

- Здоров, Дик! – друг, важно попыхивая папиросным бычком, встречал меня на улице.

Так хотела назвать меня мать, но бабушка с трудом отговорила ее, и я стал Артуром. Но Диком оказался с первого же класса из-за фамилии Дикарев. Когда в школе мы начали изучать английский, и одноклассники узнали, что значит «дик» «по-ихнему», кличка укрепилась железобетонно.

- Двинули, - распорядился Штирлиц.

В любой уважающей себя провинции вечерний поход на дискач обычно превращался в маленькую боевую вылазку. Ходить на дискотеку в техникум на другом краю города было опасно и весело. Конечно же, танцевать никто из нас не собирался – крутые парни не танцуют. Крутые парни на дискотеках подпирают стены танцпола и высматривают Повод Подраться.

Мы поднялись на старый железнодорожный мост и покурили на темном ветру, сплевывая на спины вагонов. Залили в себя по порции топлива (подкрашенный чаем самогон у родителей Штирлица имел благородный коньячный оттенок), обменялись последними сплетнями.

До технаря нужно было топать через заброшенный склад и, как всегда, наши сердца на этом участке пути бились особенно тревожно. Мода на районные бои в нашем городе прошла давным-давно, но любители подраться никуда не делись и частенько выходили из сумрака.