Демьян Бедный - Стихотворения, эпиграммы, басни, сказки, повести (1908 — октябрь 1917)

Поживши на мясном денька примерно два,
И телом и душой Федот совсем воспрянул.
Вот в лес на третий день ушел он по дрова.
А следом поп во двор к Федотихе нагрянул:
"Сдыхали!.. Как же!.. Да!.. Пошла везде молва
Про ваше Диво.
Из-за него-де нерадиво
Блюсти ты стала с мужем пост.
Как?! Я… отец ваш… я… молюсь о вас, пекуся,
А вы — скоромиться?!" Тут, увидавши гуся,
Поп цап его за хвост!
Ан руки-то к хвосту и приросли у бати.
"Постой, отец! Постой!
Ведь гусь-то не простой!"
Помещик, глядь, бежит соседний, сам не свой:
"Вцепился в гуся ты некстати:
Хоть у деревни справься всей, —
Гусь этот — из моих гусей!"
"Сей гусь?!"
"Вот — сей!!"
"Врешь! По какому это праву?"
Дав сгоряча тут волю нраву,
Помещик наш отца Варнаву
За бороденку — хвать!
Ан рук уже не оторвать.
"Иван Перфильич! Вы — забавник!"
Где ни возьмися, сам исправник:
"Тут дело ясное вполне:
Принадлежит сей гусь казне!"
"Гусями вы еще не брали!.."
"В казну!"
"В казну! кому б вы врали
Другому, только бы не мне!?
Исправник взвыл:
"Нахал! Вы — грубы!
Я — дворянин, прошу понять!"
И кулаком нахала в зубы.
Ан кулака уж не отнять.
Кричал помещик, поп, исправник — все охрипли,
На крик охотников других несло, несло…
И все один к другому липли.
Гагакал дивный гусь, а жадных душ число
Росло, росло, росло…
Огромный хвост людей за Дивом
Тянулся по горам, пескам, лесам и нивам.
Весна испортилась, ударил вновь мороз,
А страшный хвост у дивной птицы
Все рос да рос.
И, бают, вот уж он почти что у столицы.
Событья, стало быть, какие у дверей!
Подумать, — обольешься потом.
Чем все б ни кончилось, но только бы скорей!
Федот!! Ну, где Федот?.. Все дело за Федотом!!

Конец был сказки очень прост.
Самою жизнью нам досказан он правдиво:
Федот, вернувшися и вызволяя Диво,
Как зверь, набросился на мироедский хвост.
Хоть жадной сволочи порядочно влетело,
Но как окончится все дело,
Покамест трудно угадать.
Вся свора злобная еще весьма ретива.
Держись, Федотушка! Без Дива
Тебе равно ведь пропадать!
Федотушка, держись! Не заражайся страхом
Ни пред хлыстом, ни пред крестом!
Знай: все, чем жизнь твоя красна, пойдет все прахом,
Коль не расправишься ты начисто с хвостом.

Бысть "Правде" трижды глас с высот:
"Пятьсот!" — "Пятьсот!" — "Пятьсот!"

Бысть глас в четвертый раз с высот:
"Вноси еще пятьсот!"

Подмяв под голову пеньку,
Рад первомайскому деньку,
Батрак Лука дремал на солнцепеке.
"Лука, — будил его хозяин, — а Лука!
Ты что ж? Всерьез? Аль так, валяешь дурака?
С чего те вздумалось валяться, лежебоке?
Ну, полежал и будет. Ась?
Молчишь. Оглох ты, что ли?
Ой, парень, взял себе ты, вижу, много воли.
Ты думаешь, что я не подглядел вчерась,
Какую прятал ты листовку?
Опять из города! Опять про забастовку?
Все голь фабричная… У, распроклятый сброд…
Деревня им нужна… Мутить простой народ…
"Ма-ев-ка!" Знаем мы маевку.
За что я к пасхе-то купил тебе поддевку?
За что?.. Эх, брат Лука!..
Эх, милый, не дури… Одумайся… пока…
Добром прошу… Потом ужо не жди поблажки…
Попробуешь, скотина, каталажки!
До стражника подать рукой!"
Тут что-то сделалось с Лукой.
Вскочил, побагровел. Глаза горят, как свечи,
"Хозяин! — вымолвил: — Запомни… этот… май!.. —
И, сжавши кулаки и разминая плечи,
Прибавил яростно: — Слышь? Лучше не замай!!"

Столкнувшись с кем-то в темноте,
"Ой! — взвыл слепой от боли. —
Ну, люди! Прямо скот, ей-богу, на скоте!
Фонарь-то я ношу для развлеченья, что ли?"
"Фонарь? — слепому был ответ. —
Но где ж фонарь? Его и нет.
Ан есть! Но кто ж его приметит:
Ведь ты не видишь сам, что твой фонарь — не светит!"

Я басню разъяснять не стану. Дело в том,
Что в восемь строк она вместилась вся удобно, —
А ежли смысл ее растолковать подробно,
Напишешь целый том!