Елизавета Дворецкая - Дверь в скале

— Ты не хочешь возвращаться?

— Конечно, нет! — воскликнула королева, как будто разговаривала с трехлетней девочкой. — Ну, чего хорошего меня там ждет, в этом Клохе? Неужели мне захочется опять работать в мастерской Альберика, если он еще примет меня назад? Опять просиживать дни и ночи за шитьем платьев, которые я никогда не надену, колоть пальцы иголкой и портить глаза? И чтобы надо мной опять все смеялись и называли Сумасшедшей Фло? Только потому, что я не соглашалась признать настоящей жизнью то болото, в котором все они вяло барахтаются? Сидят днем в мастерской, вечером в трактире, мужчины пьют пиво, а женщины собираются в кучку и сплетничают? А по праздникам надевают лучшие платья и прохаживаются по рыночной площади, донельзя довольные собой, и это самое лучшее развлечение, которое жизнь может им предложить? Нет, я не хотела так жить, никогда не хотела. Поэтому меня и считали сумасшедшей. А теперь у меня другая жизнь, и я с ней не расстанусь.

— Но это — колдовство и обман! Ты не принцесса эльфов, ты — моя мать! Ты должна быть со мной, ведь у меня больше никого нет!

— Я очень рада быть с тобой! — Королева снова обняла ее. — Я хочу, чтобы ты осталась со мной здесь. Подумай, что ждет тебя в Клохе — только работа и работа, больше ничего. Ты даже замуж не сможешь выйти, потому что у тебя нет никакого приданого и к тому же ты полукровка. А здесь я найду тебе почтенного жениха, богатого и знатного, у которого уже есть дети от первого брака. Очень многие будут счастливы породниться с королем Лаурином. Ты тоже не будешь стареть, навсегда останешься молода и прекрасна, как я, и мы проживем всю жизнь вместе, без забот и печалей, будем счастливы еще тысячу лет, как один день!

Голос королевы снова обрел звонкость и певучесть, глаза засверкали сапфирами, по лицу разлилось сияние. Колдовскую булавку она вертела в пальцах, забыв о ней, но это снова была та королева, которая впервые встретила их вчера — истинная Звезда Прочного Свода.

— Я должна идти, а не то король проснется, увидит, что меня нет рядом, и забеспокоится! — Королева опомнилась и встала, пытаясь вколоть волшебную булавку опять в пояс, как она была. — Мы еще поговорим об этом завтра. Но помни, дорогая, что я люблю тебя и хочу, чтобы ты была со мной!

Она поцеловала Вирту, подхватила свой светильник и исчезла. А Вирта, полежав в оцепенении еще немного, тоже встала и пошла будить Багу. Ей было необходимо поговорить хоть с одним нормальным существом из своего собственного мира, пусть это всего лишь туповатый полуорк.

— По-моему, мы все сумасшедшие! — Вирта говорила, закрыв лицо руками, и слова из-под ладоней долетали глухо. — Я не понимаю, происходит это все на самом деле или мы все свихнулись. Сначала она всю жизнь думала, что попадет в сказку, воображала, что попала в сказку, теперь воображает, что она — королева в сказке… И я всю жизнь мечтала, что попаду в сказку и найду ее, королевой, как она и обещала, и вот теперь воображаю, что попала и нашла… А на самом деле обе мы никуда не уходили. Она как всю жизнь работала, шила платья, которые никогда не наденет, так и сейчас работает, и я работаю, и обе мы только мечтаем найти другую жизнь, потому что наша нам не нравится, не нравится… В другие миры только такие и уходят. Но в этом нет смысла. Такие безумцы не находят чужого мира, но зато теряют свой!

— Нет. — Бага помотал головой. — Я-то с ума не сошел. Знаешь, у нас один старый орк говорит: чтобы с ума сойти, его надо много иметь, а такие дураки, как мы, этим не страдают. Так что за себя я спокоен.

— А я?

— Но ведь это я тебя сюда привел?

Полуэльфа больше ничего не говорила, а просто сидела у стола, опираясь локтями о скатерть и закрыв лицо ладонями. Баге было ее жаль, и он раскаивался, что вообще взял ее с собой в мир Прочного Свода. Сходила в сказку, называется. Правы были легенды: ничего хорошего из таких путешествий не выходит. Раньше у нее была надежда, что вот каким-то чудом мать найдется и дальше все будет хорошо. Однако, ее мать и правда оказалась очень красивой. Понятно, почему на нее польстился даже эльф.

— По крайней мере, ей теперь хорошо, — безразличным голосом сказала Вирта.

Она подняла голову, но лицо у нее было застывшее, а в глаза стояли «сухие слезы», которые хуже всяких мокрых.

Бага хмыкнул: «ему теперь хорошо» обычно говорят о свежих покойниках. Вирта покосилась на него: она поняла, что он подумал, и ее лицо ожесточилось еще больше.

— Зря ты это затеяла, — сказал Бага. — Я с самого начала думал, что ничего хорошего из этого не выйдет.