Елизавета Дворецкая: Орел и Дракон

© Елизавета Дворецкая, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Эту бурю все в хараде Хельгелунд хорошо помнили. Море ревело и грохотало четверо суток подряд, люди без особой надобности не выходили со двора, и потому никто даже не знал, когда и каким образом Харда Богача выбросило на камни. Корабль обнаружили, когда буря стихла, а Хард со своими людьми был уже далеко. Лангскип на двадцать скамей по борту висел, опрокинутый, на самом краю Гримкелевых камней – с огромной пробоиной на правом борту, так что все днище разошлось, без весел, с поломанными скамьями. Мачту от него унесло в самую вершину фьорда и бросило почти к порогу рыбака Кетиля Беспалого – короче, страшное крушение было налицо, и никто не удивился бы, если бы из людей ни одного не осталось в живых. И уже точно никто не опечалился бы.

Ингвар конунг, едва услышав о чужом корабле на камнях, велел седлать коней. Хильда и Рери наперегонки побежали к конюшне, – в округе давно уже ничего не случалось, и они не хотели пропустить такое событие. Харальд, старший брат Рери, только небрежно усмехался, слыша их возбужденные голоса: ему было уже двадцать лет и он считал, что взрослому мужчине неприлично переживать из-за всякой ерунды. Как будто они разбитого корабля никогда не видели!

– Не слишком ли много чести! – смеялась, провожая их, фру Торгерд, сестра Ингвара и мать Харальда и Рери. – Сам конунг с семьей отправляется встречать корабль, как будто к нам в гости явился король франков! Вы бы еще трубача и знаменосца взяли!

– Тем более когда это «корабль мертвецов»! – подхватил Торир Верный, воспитатель ее сыновей. – Ты не боишься мертвецов, йомфру?

– Пусть они меня боятся! – пригрозила Хильда, поигрывая плетью в ожидании, пока ей подведут коня. – Рагнхильд научила меня заклинанию, как усмирять мертвецов, если они уж слишком разбуянятся.

– Ну, тогда, конечно, другое дело! – посмеиваясь, согласился Торир.

Одного мертвеца и правда нашли – еще довольно далеко от Гримкелевых камней, в полосе прибоя. Ингвар конунг остановил коня, и один из его хирдманов, Эгиль по прозвищу Кривой Тролль, соскочил на землю и подошел к лежащему телу. Хильда и Рери рассматривали его издалека, но видно было плохо: мертвое тело вообще очень мало напоминает живого человека, и особенно трудно что-то понять, когда при жизни его не знал. Им была видна только потемневшая от воды кожаная рубаха и копна спутанных волос, набитых песком и смерзшихся.

– Никогда его не видел, но такие пряжки делают в Бьёрко 1! – крикнул Эгиль, носком башмака показывая куда-то в живот мертвецу. – У того торговца, что приезжал после весеннего тинга, была такая же, клянусь кривым троллем.

– Оттащите его от воды, потом пришлем людей закопать! – распорядился Ингвар конунг и оглянулся на дочь. – А ты понимаешь, как нам повезло, что они сели на камень? Ведь это боевой корабль. Эти удальцы плыли прямо к нам, а мы их вовсе не приглашали!

– Ты думаешь, это викинги?

– А кому еще слоняться по морю зимой?

– Они, по-твоему, всякий стыд потеряли – нападать на усадьбу самого конунга?

– Что им до чужих конунгов? Таким, как эти, «морским конунгам» любая добыча хороша. Бьёрн из Упсалы даже рад будет, если меня со всей семьей убьют. Не удивлюсь, если окажется, что он сам их на меня и натравил. Впрочем, пряжка из Бьёрко еще ничего не доказывает. У тех, что высадились тогда на Медвежьем мысу, были с собой кое-какие вещи из Миклагарда – но я что-то не думаю, будто ради моей скромной особы их прислал сам византийский император!

Ингвар конунг усмехнулся. Это был высокий, худощавый, но сильный мужчина лет сорока, с простым лицом умного человека, которому мысли даются без труда, рассудительный, отважный и всегда готовый пошутить. Его любили и в семье, и в усадьбе, и во всем Смалёнде, поскольку он был справедлив и удачлив. Но если хорошие урожаи и добрый улов, сопровождавшие почти все двадцать лет его правления, были милостью Фрейра и Ньёрда, то относительный покой, в котором жила страна, следовало относить к заслугам самого конунга. В прежние годы он создал себе славу отважного воина и притом вполне миролюбивого человека – такого, который на чужое добро не покушается, но и своего никому не отдаст. Этой славы хватало, чтобы оберегать земли Смалёнда и сейчас, когда Ингвар конунг, постаревший и хромающий на правую ногу, уже в походы не ходил и с дружиной, в случае необходимости, посылал ярлов помоложе. Ведь в поединке мужчина тридцати лет сдаст гораздо раньше, чем двадцатипятилетний. Что уж говорить о том, кто разменял пятый десяток!