Егор Севостьянов - Всегда возвращающиеся

Свиф поддержал друга горячим кивком.

— Он за нас и мы за него

— Коню понятно, — ухмыльнулся Ворт и выразительно поправив перевязь меча, добавил. — Не только ради денег живем.

Из уст циничного тролля-наемника это прозвучало в высшей степени необычно.

Толща грунта и камня надежно укрывала подземную ротонду, защитив бы ее и от катаклизмов пострашнее этой небывалой, а старожилы не вспомнили бы другой, столь же яростной, грозы. Яркие вспышки молний были видны даже здесь, бросая отсветы на ряды колонн, и раскаты грома, гулко прокатывающиеся над склепом, едва-едва заметно, но заставляли вздрагивать массивные камни — откуда-то сверху в мгновение совсем уж непередаваемых грозовых ударов, сыпалась пыль. По ступенькам журчали ручейки дождевой воды.

Подходящая ночь. Другая такая наступит только лет через сто.

В дальней стене, практически бесшумно, хотя ей не пользовались уже столетия, открылась потайная дверь. Гномий механизм, поставленный по желанию неизвестного представителя рода Костычевских, сработал безупречно. С тихим скрипом камня по камню, часть украшенной лепниной кладки просто отошла в сторону, открыв черный прямоугольник подземного хода, из которого медленно вышли десять едва заметных во мраке фигур. Отблеск полыхнувшей где-то рядом молнии на мгновение рассеял мрак, высветив бледные изможденные женские лица, с глубоко запавшими совершенно пустыми глазами, какие могут быть только у людей, чья воля давно уже подавлена и порабощена. Каждая держала в руке нож или кинжал. Неслышно ступая босыми ногами по холодным каменным плитам пола, они окружили саркофаг, тот самый, самый массивный, стоящий особняком от других. По углам в нетерпении шевельнулись тени, осторожно выглядывая из-за колонн и перелетая с одного места на другое, откуда было бы удобнее наблюдать. Сама тьма сгущалась в эти мгновения над каменным гробом, превращаясь в нечто жуткое и осязаемое, широким бесплотным вихрем закручиваясь по склепу. Следующий отблеск выхватил из темноты высоко поднятые руки, с зажатыми в них ножами. В полнейшем молчании десять ударов пронзили сердца; совершенно не изменившись в лице женщины выдернули ножи и так и не издав ни единого стона повалились на пол. Горячая, парящая в холодном подземелье кровь, хлынула на мраморные плиты, но не растеклась лужей, как должна бы была, а тонкими ручейками устремилась к дольмену. И так же легко, как простая вода течет вниз, она потекла вверх, взбираясь по неровным и шершавым стенкам гроба, достигла крышки и впиталась в неприметные щели. Новый раскат грома, порожденный ударившей совсем рядом молнией, прогрохотал под полукруглыми сводами, и едва он стих, как из-под тяжелой крышки саркофага послышался приглушенный толщей камня шорох и нечто до дрожи напоминающее утробное ворчание. Тотчас же плита содрогнулась от невероятной силы удара, перешедшего в пронзительный скрежет. После второго удара гранитная глыба, которую с трудом смогли бы приподнять полтора десятка человек, подскочила на пядь и с грохотом рухнула на место. Среди отголосков эха отчетливо прошелестело яростное, похожее на змеиное, шипение. Несколько долгих мгновений ничего не происходило, пока, наконец, третий, последний, колоссальной силы удар потряс подземелье. Тяжеленная многопудовая крышка саркофага подскочила на добрую сажень и, перевернувшись, загромыхала по полу. Находящееся там чудище слепо шарило в воздухе тонкими высохшими руками. Но наполненная жизненной силой кровь, ручьями стекающаяся в гроб, возрождала ее; тело на глазах обрастало плотью. Черты лица смягчились, клыкастый рот исказила злобная усмешка, отразившая лишь десятую часть той злобы, ненависти к миру, коварства и жажды крови, что можно было бы увидеть в глазах. Последним штрихом стал засевший в груди меч. Раскалившись, он сам выскочил из тела, подскочил под самый потолок, и упал в другой стороне, звонко забряцав где-то в темноте. Елань Костычевская медленно села, окинув довольным взглядом свои руки и весело рассмеялась, радуясь тому, что снова живая, своей волей воскрешенная из тлена. Не ходячий мертвец, что лунными ночами выбираются из-под земли и пугают народ мерзкой вонью гниющего тела, не какая-то примитивная нежить, заполонившая овраги и урочища, а такая же настоящая, как и полторы тысячи жителей Волхова. Но совершенно бездушная, как в прямом, так и в переносном смысле. Душа ее по-прежнему находилась в ином мире и чтобы соединить их воедино еще предстояло кое-что сделать. Одна из витающих поблизости теней отделилась от плотно обступившей саркофаг тьмы, подлетев ближе, и на миг зависнув перед ее лицом, как бесплотное призрачное отражение, когда обе княгини улыбнулись друг дружке, проникла в нее. Тень, отброшенная душой Костычихи из потустороннего мира на этот, грешный, слилась с новообретенным телом.