Стивен Эриксон - Дань псам

Настроение было дурным, хотя кошель с консулами стучал по бедру. Он не хотел терпеть неизбежную на главных улицах давку, пробираться по проспектам, расталкивая и огибая прохожих; очень вероятно, что ему захочется зареветь, выхватить сабли и проложить себе путь сквозь толпы — а тогда не останется иного пути, как бежать из Даруджистана или качаться на Высокой Виселице. Поэтому, едва выйдя из ворот квартала Имений, что находится к югу от Парка Бортена, и миновав набережную Приозерного района, Грантл выбрал кружный путь, свернув в узкие улочки и пробираясь по заваленным отбросами проходам между домами.

Немногие встречные торопливо отшатывались, словно их предупреждал какой-то инстинкт.

Грантл вошел в более широкий переулок, только чтобы обнаружить: он загроможден огромным экипажем, который выглядел так, словно прошел через мятеж. Грантлу вспомнилось, что городское Празднество еще не окончилось. Однако, когда Грантл подошел ближе и заметил, что переступает через прогнившие и распавшиеся на куски тела, через лужи высохшей крови, когда увидел в повозке зияющую дыру на месте двери, когда бросил взгляд внутрь заполненного густым дымом экипажа, на лошадей, покрытых коркой пены и пота… Он понял, что это одна из карет чертовой Торговой Гильдии трайгаллов, широко и печально знаменитой внезапными, необъяснимыми и опасными появлениями.

Он рассердился еще больше, припомнив, что трайгаллы с их небывалой системой долевого участия стали опасными конкурентами городского Караван-сарая. Гильдии Караван-сарая давно нужно было придумать нечто подобное — хотя, если дошедшие до Грантла слухи близки к истине, процент потерь среди дольщиков Гильдии ужасающе высок. Гораздо выше, чем может принять караванный охранник.

С другой стороны, как подумал он потом, он единственный выжил из каравана Сирика, и число консулов в его кошеле никак не сравнится с доходами, которые купец должен получить от урожая келика — особенно теперь, когда не надо платить возчикам. Да, ему придется купить новые фургоны и починить приведенные Грантлом; но на то и существует страховка.

Обходя фургон, Грантл смог разглядеть его внимательнее и заключил, с кислой улыбкой, что этот ублюдок построен способным перенести почти всё. Он был опален, исцарапан словно бы когтями равнинных медведей, изгрызен и вдобавок облит какой-то кислотой. Настоящая боевая повозка.

Грантл прошел мимо лошадей. Сделал еще пять шагов — и удивленно обернулся. В такой близости от него звери пугаются. Всегда. Даже его собственная лошадь нервно плясала, почуяв запах, и только утомление притупляло страх. Но эти… он скривился, встретив во взгляде одной из кляч полнейшее отсутствие интереса.

Качая головой, Грантл продолжил путь.

Чертовски странно. Но ведь он сам мог бы сделать с лошадью и не такое. А как насчет мертвого человека, например, Гиспа?

Мысль показалась слишком неприятной, чтобы додумывать ее. «Я, кажется, могу командовать покойниками?» Он слишком стар, чтобы открывать в себе новые таланты…

Лодочка из кожи моржа опасно плясала на волнах между двух барок, рискуя быть раздавленной прежде, чем гребец успеет провести суденышко мимо бортов к пристани, загроможденной ловушками для раков. Выскочивший из лодки человек был мокр до пояса; мешок на плече хлюпнул и начал источать воду, пока его хозяин прокладывал путь по причалам и каменным лестницам, что вели на набережную.

Он был небрит уже два или три дня, грязен; кожаные одежды казались странной смесью доспехов и того костюма, в котором натийский рыбак выходит в бурное море. На голове была шляпа из тюленьей кожи, мятая, выцветшая и просоленная. Кроме вещевого мешка, он обладал и непривычного здесь вида скимитаром в треснувших, перевязанных кожаными веревочками ножнах. Рукоять в виде змеиной головы зияла дырами на месте камней, когда-то изображавших глаза, зубы и капюшон. Высокий, жилистый, он двигался с какой-то осторожной торопливостью.

Выйдя на набережную, пришелец начал пробираться сквозь толпу в сторону одной из улочек с харчевнями, что имеются около Лобной улицы.

С причала кто-то вопил, желая узнать, кто именно бросил полузатопленную лодку около его ловушек.

На улочке человек остановился в тени двух высоких складов. Стащил мятую шляпу, вытер ею грязь со лба. Редкие черные волосы выбрались из — под головного убора и конским хвостом упали на спину. Лицо и лоб были покрыты рубцами, большая часть левого уха отсутствовала, отрубленная годы назад. Почесав бороду, он снова напялил шляпу и двинулся вдоль по улочке.