Кэрол Берг - Сын Авонара

— Да. В этом теле живет душа того, кого вы знали как Кейрона, Дарующего Жизнь. Это не сон и не самообман.

Я лишилась дара речи.

— Какая-то часть Д'Нателя всегда будет с ним, но потом это уже не будет казаться ни странным, ни неестественным. И конечно, он никогда не будет похож на себя прежнего. У него тело Д'Нателя, которое не станет другим, хотя, кажется, он уже приближается к своему истинному возрасту. — Дассин провел рукой по светлым волосам, тронутым сединой.

— Как же такое возможно?

— В основном благодаря самому Кейрону, его силе, его воле, его ни с чем не сравнимой любви к жизни. Он сам — чудесный дар. Удача, разумеется, тоже сыграла свою роль, как и я, и вы.

— Расскажите мне.

— Это долгая история.

— У меня нет времени выслушивать истории, — заявила Келли, которая стояла, застыв в проеме двери. — Грэми…

— Земля и небо, шериф! — Воскликнула я, ощутив укол совести за то, что мои желания напрочь вытеснили мысль о раненом Грэми Роуэне. — Мастер Дассин, наш добрый друг лежит раненый внизу…

— И какое отношение это имеет ко мне?

— Вы же Целитель, разве нет?

— Я наиболее одаренный Целитель из ныне живущих, но я не делюсь своим даром так просто.

Его высокомерие язвило, словно колючка в башмаке.

— Я хорошо знаю цену целительству, — произнесла я. — И я не прошу просто так. Наш друг умирает из-за вашей войны.

— Гм. — Чародей нахмурился. — Полагаю, мне следует взглянуть на него.

— Ему не нужна помощь, данная с неохотой, — засопела Келли. — Я сама о нем позабочусь.

— Нет-нет, вы не поняли. — Дассин примирительно махнул рукой. — Я не отказываюсь. Просто я никогда не расходовал силу для незначительных случаев, а сегодня ее осталось слишком мало, чтобы делиться ею бездумно. Но если ваш друг болен серьезно, я охотно осмотрю его. Но предупреждаю вас, юная леди, проклятая нога чертовски мешает убегать от преследователей.

— Полагаю, я смогу провести вас туда без всякого риска. — Келли едва не задохнулась от гнева. — По пещере слоняются всего трое испуганных лейранских солдат.

— Тогда я иду. Вы присмотрите за ним? — обратился Дассин ко мне.

— Конечно.

С каждым мгновением, проведенным у Ворот, я становилась все сильнее, словно мою кровь питало их величие. Какое счастье, что Кейрон здесь.

Прошло не меньше часа, прежде чем Дассин снова приковылял в комнату.

— Добрый шериф отдыхает. Он будет здоровее, чем когда-либо, но едва ли в полной мере оценит это. Девушка осталась с ним, там же и мальчишка-оборванец. — С нежной заботливостью, так противоречащей ворчливому тону, он взял принца за запястье, положил руку ему на макушку и заглянул в невидящие глаза. — Пройдет еще какое-то время, прежде чем он очнется. Полагаю, вам хочется узнать, как это получилось.

— Я хочу знать все.

Дассин начертил своей тростью в воздухе круг, и, к моему изумлению, обычная деревянная палка разложилась в стул с мягким сиденьем. Маг со вздохом опустился на него. Он не объяснил мне природы этого действа и не предложил аналогичного удобства.

— Я находился в комнате у Ворот в день смерти вашего мужа, — начал он. — Величие того дня было неописуемо, огромная надежда, затем чудовищная глупость, последствия которой едва ли можно было исправить. Думаю, Экзегет отправил Д'Нателя на Мост так рано с целью скрыть свидетельства собственного монументального провала.

Мальчик рос диким и испорченным с самого дня своего рождения, конечно, он был умным, волевым и храбрым не по годам. Когда его отец и братья погибли, он ощутил, что к нему внезапно стали предъявлять требования: вести себя как принц, разбираться в тонкостях войны, выполнять то, что вы называете магией. В своей непоправимой глупости Наставники не разглядели в нем самого ценного, они делали упор на его силу. И в результате Д'Натель преуспел в ведении боя на мечах, в борьбе, но не развивалась его душа. Ни мудрости, ни деликатности. Скромность — та добродетель, которую мы ценим в наших принцах и которую Экзегет, напыщенный предатель, пытался буквально вбить в него, словно мальчик был виноват, что у него не было учителей. Я впервые увидел Д'Нателя, вернувшись из Пустынь, когда его на три дня выставили на улицу без одежды в зимнюю бурю за отказ кланяться Экзегету. — Фразы Дассина были подобны весенним грозам, накатывающим одна за другой, в каждой гремело либо отвращение, либо горечь и сожаление.

Он коротко взглянул на меня.

— Вы слышали об Экзегете?

Я кивнула.