Сергей Девкин - Дзи. Чужая судьба.

— Знаю, но веселее от этого не становится.

Что–то в этот раз было не совсем обычным в голосе кумицо. И хотя необычным он был по определению, черноволосая прекрасно сумела различить этот тонкий оттенок. В темных глазах Старшей Сестры блеснула неожиданная догадка.

— Фуёко, ты ведь не сделал никакой глупости?

— Нет, конечно же, нет, — совершенно невинно откликнулась Вестница, и ее тон убедил собеседницу окончательно. — Думаю, мне пора идти присмотреть за нашими маленькими друзьями, вдруг что–то пойдет не так…

— Ты дала ему попытку, какой–то шанс или возможность, — Старшая Сестра улыбнулась, совсем не демонстрируя неудовольствия. — Ты слишком любишь рисковые игры, чтобы отказаться от них даже сейчас.

— Не имею ни малейшего понятия, о чем ты говоришь, — откликнулась рыжая, уже приподнимая полог шатра.

— Глупо, как глупо это будет выглядеть, — предводительница лисиц–оборотней удрученно покачала головой, но ее глаза откровенно смеялись. — Хотя веселья уж всем это прибавит, безусловно.

Телохранители Шархэ схватили его в общинном шатре Великих Воинов, когда Гупте в окружении других командиров шумно отмечал кончину военного вождя людей. Рослые карабакуру грубо заломили ему руки за спину и на глазах у всех выволокли предводителя лучников из священного круга у Огня Всех Павших. Крепкое вино из захваченных трофеев ударило Гупте в голову, никто не смел обращаться подобным образом с тем, кто доказал свое право именоваться вождем, да еще и при столь большом скоплении весьма удивленных свидетелей.

Первая попытка сопротивления, как и вторая, ставшая последней, была подавлена телохранителями мудрейшего с безразличной жестокостью. Для начала они ограничились несколькими сильными ударами, просто сбившими Гупте дыхание. Но когда он вновь попытался вырваться уже на улице, избиение было проведено куда более тщательно.

Нос и губы молодого карабакуру оказались разбиты в кровь, почти все передние зубы остались на снегу, а когда Гупте повалился на землю, верзилы не спеша и методично обработали его сапогами. Били, пока сдавленный хруст нескольких сломанных ребер, не удовлетворил всех участвовавших. Затем двое телохранителей взяли Гупте за ноги и потащили лицом вниз, оставляя на протоптанной в снегу тропинке размазанный алый след. Большинство сбежавшихся карабакуру лишь молчаливо провожали их взглядами, однако несколько лучников из числа подчиненных Гупте, оказавшихся поблизости, переглянувшись, поспешили к стоянке своего отряда.

В дом собраний опального командира буквально втолкнули через порог. Пролетев несколько локтей, Гупте повалился у круглого стола, за которым сидели старейшины, взиравшие на «гостя» с явным презрение.

— Поднимите его, — велел Шархэ, и два его воина выполнили приказ, вздернув Гупте за шиворот и удерживая его в таком виде, поскольку стоять сам карабакуру был сейчас не в состоянии.

— Итак, сегодня нам придется отложить все свои важные планы и обсуждения, чтобы судить того, кто недостоин именоваться вождем, — начал мудрейший, едва на лице обвиняемого появилось осмысленное выражение, и он смог понять, где и в присутствии кого находится.

— За ложь, за присвоение чужой победы, за тщеславие и гордыню, ставящую под угрозу всю нашу великую миссию. К чему за все выше названное мы должны приговорить этого потомка мускусных крыс? Призовем его в Круг Правды, как это принято делать с вождем, запятнавшим свое имя, или казним как клятвопреступника и труса?

— Слишком много чести выводить такого в Круг Правды! Он мог умереть как воин от клинка человеческого тайпэна, но упустил эту возможность, пусть же теперь принимает заслуженное «вознаграждение» за столь «блистательные труды», которыми он так похвалялся! — озлобленно выкрикнул кто–то.

— Его следует повесить на крючьях, загнанных под ребра, чтобы его боль и страдания стала уроком другим молодым наглецам, забывшим, что здесь и сейчас речь идет не об их личной славе, а о будущем нашего народа, — резко бросил один из вождей, сидевший от Шархэ по левую руку.

— Сломайте лучше ему хребет и бросьте в степи на поживу падальщикам, пусть сдохнет в одиночестве, разрываемый живьем на куски, — послышался голос с другой стороны.

— Одно не мешает другому, — нехорошо усмехнулся мудрейший.

Гупте бессильно взирал на то, как вершится его участь, но страх, наступление которого он ждал, так и не пожелал приходить. Напротив, пережитый позор и чванливое пренебрежение старейшин вызывали в сердце юного полководца совсем другие чувства.