Антон Соя - Собачья королева

Ваня очень хочет проснуться. Ему страшно. Не так страшно, как позавчера под плотиной с полными лёгкими воды и уходящей с воздухом жизнью, а ещё страшнее. От щипков ему больно. И он в ужасе понимает, что всё происходящее реально. А мамин голос в голове спокойно и монотонно продолжает терзать его своим чудовищным рассказом.

— Тело моё, мелко порубленное, в тачку ведьма сложила и рогожкой прикрыла. Кровь мою в тазик сначала слила, а потом разделась и вся в ней вымылась. Ванну опосля приняла. Косметикой моей накрасилась, курва! Одежду мою надела. Только волосы с первого раза в мой цвет покрасить не смогла. С оттенком ошиблась. А ведь в детстве у нас с ней волосы совсем одинаковые были. Повезла тачку на старое кладбище, недалеко везти. Там стайка собак бездомных живёт в этом году, как она о том разведала? Думала ведьма, сожрут меня голодные собаки, сгрызут мои косточки. А они при ней на меня набросились, а как только она ушла, стали надо мной горевать да слёзы лить. Ни кусочка не скушали. А ночью-то пробрались они все к нам во двор тихонечко. Принесли останки мои горемычные, вырыли яму у дальней яблоньки, что с окон наших не просматривается, и схоронили меня. А под соседней яблонькой я Лорда Генри перезахоранивала. Закопали собаки меня под яблонькой не по-христиански, но хоть так. Когда уходить будем, Ванечка, крестик из веточек там воткни.

— Уходить? — впервые вступил в разговор Иван, испугавшись своего громкого дрожащего голоса и стараясь не думать, что говорит он с молчащей улыбающейся собакой.

— Конечно, уходить, да побыстрей. Папу Диму спасать будем. Он ведь — ведьмина жертва следующая. Ведьма, как с кладбища с пустой тачкой вернулась, приоделась в моё платье парадное, примарафетилась, под платок красивый волосы забрала и стала у ворот папу Диму ждать-поджидать. А губы свои поганые Женечка в приворотном ядовитом зелье смочила. Вот приехал папа Дима — она ему ворота отворила, и только он из машины вышел — прыг ему на шею обниматься. Он-то думал, что это я его встречаю, а она ему в уста сахарные впилась и свою слюну ядовитую выпустила — одурманила, приворожила. Вот и ходит он с тех пор сам не свой, а её игрушка. Лишь иногда у него сознанье пробивается. Помнишь, как признал он меня, когда мы с тобой с речки пришли? Про твоё купанье опасное я с тобой ещё поговорю, забубённая головушка! Еле вытащила тебя. Хорошо, что шнурок на мамином крестике такой крепкий оказался. Так вот, привела ведьма одурманенного папу Диму домой и накормила супом из моих потрохов, да ещё и сердце съесть заставила — поселила в нём тоску вековечную и вину вселенскую. Он с тех пор ничего не ел, совесть изнутри его гложет сквозь дурман. А дальше — не сдержалась тварь похотливая и затащила папу Диму в постель да снасильничала, отняла у него силу мужскую, а сейчас и вовсе убить его готовится. Зарезать хочет острым ножом, как семью его когда-то в Баку злыдни резали.

— А почему она его тогда, ну, сразу когда встретила, не убила? — снова подаёт голос Иван.

— Из-за тебя, Ваня. Ты ей нужен. Я сначала думала, что Женька завидущая у меня всё забрать хочет — и дом, и мужа, и тебя. А оказалось, ей только ты нужен. Хотела она под моей личиной с тобой уехать обратно в Швейцарию. Только ты её обманным речам не поверил, да ещё и напугал. Теперь план у неё поменялся. Хочет она папу Диму убить и на тебя его смерть свалить. Чтобы тебя в колонию отправили, а она, паскуда, покуда новый план разработает. Я слышала, как она по телефону с прабабкой твоей Настей о чём-то договаривается. То ругалась она и угрожала, то подлизывалась и лебезила-умоляла. Денег всё время ей сулила, разговор-то всё время вокруг какого-то завещания крутился. Нечисто тут. А у нечистых чисто не бывает! Обманула меня, видать, тогда бабка Настя. Не могли меня мать с Михаелем с голым задом оставить. Не такие они люди. Так что мы теперь туда сами поедем и во всём разберёмся. А пока, сынок, открой окно — мне в этом теле это как-то несподручно. Ах да, совсем забыла! Через день после смерти своей как бы заснула моя душа замученная, а проснулась в собачьем теле рядом со зданием вокзала Вырицкого. А ведь ты в тот день приезжал как раз. Я тебя на платформе встречала, но ты на меня внимания не обратил, да и дождь помешал. А потом, когда ты меня домой привёл, я полнолуния ждала. Только в полнолуние смогу я теперь поговорить по-человечески. Да и то только мысленно. Заболталась я с тобой, а папа Дима наш в беде. Открывай окно, Ванечка!

Иван поднимается. Ноги неприятно дрожат. Открывает окно и вдыхает ночную прохладу полной грудью. Может, он всё-таки спит?