Елена Никольская - Змей подколодный

Андрей кинулся — уже на пустое место, запнулся о подставленную ногу и растянулся на ковре, мгновенно придавленный всем весом опомнившегося мерзавца.

— Пусти!! Лёха, пусти! Пу-усти!!..

Локтевой захват перекрыл ему дыхание — а секунду спустя директорский кабинет лишился и хозяина, и нежданного гостя. Горка вернула себе стеклянные дверки и полки, останки коллекции, кучей влетевши в горку, принялись за неспешную реставрацию. От компромата, как известно, следует избавляться незамедлительно. Кому ж он нужен-то — компромат…

Перемещаясь, директор ослабил захват, чем талисман, болтающийся на шее Дрейчика, тут же воспользовался. Обжёг предплечье — и преизрядно! Синий шарик, выдернутый из другого мира. Синий огонь, давно забытый испуг, цеш-ш-смей!.. Но удивляться директор больше не мог.

В этот славный ноябрьский денёк ему было явно противопоказано общение с другом детства. Да и день не задался, чего там говорить.

А кончился ещё хуже — но знать бы заранее! Мизинца бы не сунул в Старые Сосны! Отношения отца и дочери — материя тончайшая! Не чета старой дружбе! А за неимением опыта да с услугами доброжелателей… Сокрушительные выходят последствия.

Не беда, судари мои, отнюдь не беда.

Катастрофа!

"…ни сил, ни охоты, и я не мешаю ему суетиться. Он стаскивает с меня ботинки, кутает в плед, он раскуривает мне сигару — и молчит, всё это время он молчит. Я принимаю сигару, опираюсь локтем на подушки, нюхаю парок, идущий из поданной чашки и молчу тоже. Молчу и думаю о том, что в доме сучьего колдуна мне уютно, как в собственном. Хороший у него дом, но дело не в доме. Сиди мы в неухоженной развалюхе, ни хрена бы не изменилось.

Сучий колдун перестаёт, наконец, метаться по комнате, падает в кресло, предоставив столу накрываться самостоятельно. Погано господину директору, ох как погано. Да я и сам в ужасе.

Мне следует это признать.

Следует признать, что когда-то, давным-давно, во дворе тридцать четвёртого квартала сучий колдун приобрёл себе индульгенцию. Такой специальный документ о том, что все грехи Лёши Гаранина перед Андреем Карцевым отпущены заранее и навсегда.

Я в ужасе — потому что никаких сомнений в авторстве индульгенции у меня нет. Я её и выдал. Добровольно, мля, и собственноручно.

Коньяк, ваше величество? И не абы какой? Да легко.

За встречу, мой подколодный змей, долбаный мой свет в окошке. За долгожданную встречу! За беззаветную дружбу, которую хоть в дерьме купай — ни хрена не изменится.

Полный, стало быть… хэппи-энд!"

В Старых Соснах сосны и были: вековые, выше гимназийских. Не посадка декоративная — лес!

На опушке леса стоял за невысокою оградкой особняк уютнейшего вида: садик, мансарды, все дела. Добро пожаловать, как говорится, дорогой Карлсон, ну, и ты, Малыш, заходи. Извиняйте за плагиат, господа хорошие, но великое сказано единожды.

Внутри особняка тоже не к чему было придраться, а уж сигары у хозяина нашлись просто несравненные. К великому горю гостя, железная пыль, осевшая в горле, дышать-то нормально мешала, но гость всё же курил. Смаковал дым во рту, запивал его крохотными глотками чего-то горячего, густого, сладкого. Шайтан знает, что намешали в напитке, но травой не пахло точно. А вот алкоголь имелся. Чуть-чуть. Чтобы согреть гостя. Не крепче.

Хозяин дома в Старых Соснах чувствовал состояние гостя как собственное. Знакомы они были с младенчества; сучьему колдуну хватило взгляда, чтобы понять — кураж гостя весь вышел. Издох с последней вспышкой. Колдун жалел гостя, но, конечно, и радовался: хоть что-то доброе за день! Смертельно вымотанный мальчишка куда как лучше взбешённого мужика!

По всему по этому и хозяин, и гость вели себя соответственно обстоятельствам: один суетился, другой принимал заботу. И были они наконец-то вместе, и было им хорошо.

То есть, это дом так думал. Увидев мальчика, дом растрогался до последнего подвального закоулка. Нет, в самом деле! Что ещё прикажете вообразить?! Ведь хозяин хранил фотографии друга детства так же бережно, как фотографии своей очаровательной дочки: тщательно разложенными в альбомах и зачарованными от постороннего глаза. Хранил как святыню, а значит, эти двое были хозяину по-настоящему дороги.