Татьяна Лайка: Дезертир

Дерз и его свора не успели. Провожая наглую девку лихими взглядами, не обещающими ничего хорошего, молодые люди остались стоять поодаль от места унижения Иера. Ничего, день только начался, и они смогут выловить ее позже.

Лялюня пристроилась к подружкам и только тогда почувствовала, что ноги стали ватными, а сердце, бешено колотя грудную клетку, готово вырваться на свободу. Такого страха она еще ни разу в жизни не испытывала.

…Иер тоже.

Он брыкался, кусался и орал, когда его вели на «добровольную запись» в регулярные полка государя. Что ж, жители деревни вполне добровольно отдавали парня в дружину. А мнение самого Иера… кому оно нужно? Обычно деревенским жаль терять рабочие руки, но Иер не помогал ни на полях, ни на фермах, ни в домашнем хозяйстве бабки, и никого не заботило, что юноша просто не мог этого делать в силу сложившихся обостренных взаимоотношений с ровесниками.

Парень отдавал себе отчет, что ежели он действительно попадет в полк, то уже не вернется оттуда: слабаков хронически недолюбливали. В армии, как и в природе, происходил естественный отбор на самых сильных. Принцип всегда один: не можешь дать отпор — что ты тогда здесь делаешь?

— Пожалуйста… — проскулил юноша, скрючившись в пыли и чисто автоматически закрывая голову руками. — У меня бабушка одна совсем останется…

По толпе пошел возмущенный ропот.

Из троих мужчин в военной форме, стоящих над юношей, один держал свиток и, не глядя на самого будущего солдата, зачитывал вслух текст присяги.

— Готов ли ты ценой жизни и смерти защищать свой край отцов, юноша! — пафосно «не спрашивал» рекрутер. — Готов ли грудью стоять против врагов и не прятаться за спинами соратников!..

— Прошу, дайте мне еще хоть полгода, — рыдал на земле босоногий «Трус». — Хоть до сбора урожая…

— …и нести почетную службу на благо государя нашего, будь его век долог, и отечества!..

Ляля как завороженная смотрела на Иера… грязного, оборванного, скорчившегося в дорожной пыли, обливающегося слезами… жалкого Иера. И она давно уже не слышала ни голоса рекрутера, ни унижающегося юношу, ни даже подружек, живо обсуждающих развернувшееся в деревне представление. Девушка со страшным трепетом осознавала, что его сейчас отведут к экипажу, на котором прибыли представители «власти государевой», и оставят под охраной, дабы не сбежал до утра. Что это означает, без труда можно было догадаться по скривившимся в предвкушении рожам «Черных псов»: они тоже прекрасно понимали, что девка одна в Горгулье Гнездо не сунется.

Лялька не могла поверить, что вот так повернется к ней судьба, что именно эта ночь будет для нее самой страшной за всю ее непродолжительную жизнь. Она бросала взгляд на нетерпеливо переминающихся с ноги на ногу молодых людей, и весь запал злости и безграничного бешенства перерастал в еще большее количество страха перед вчерашними товарищами. Она смотрела на корчащегося Иера и чувствовала, что этот босяк стал единственным спасением, но так же четко отдавала себе отчет, что он более не сможет спрятать ее в лесу, как сделал это час назад, а сама она ни за что на свете не решится войти в чащу одна.

Белесая пелена застлала все перед глазами, невольные слезы страха и жалости к самой себе побежали по горячим щекам, разум подернулся невидимой паутинкой, когда Лялька выскочила вперед и заявила:

— Я тоже хочу в дружину!

Рекрутер оборвался на полуслове. Тишина разлилась тягучим полотном, сквозь которое даже карканье вороны слышалось приглушенно, и лишь девичий голос набатом ударял по сознанию окружающих.

— Возьмите меня в медицинский корпус! Я хочу быть медсестрой.

Первым нарушил молчание отец девушки.

— Ляленька, доченька родимая, — пораженный папаша не знал слов, коими мог бы выразить все те чувства, что переполняли его. — Девонька моя! Что же ты делаешь? На кого хочешь нас покинуть?..

Мать девушки уже лежала на земле без чувств. Дюжина баб суетилась вокруг обморочной.

— Неужто мы плохо о тебе заботились? Может, ты чего хочешь? Так ты скажи прямо, я привезу тебе заморские наряды и угощения, все бирюльки и цацки, какие ты только пожелаешь…

— Не нужны мне ни цацки, ни бирюльки, папенька, — отрезала Лялюня, решимость которой с каждым взглядом на ошарашенных «псов» все возрастала. — Я медсестрой хочу!

Рекрутер вопросительно покосился на отца столь резвой девки.

— Нет, нет! — попытался выкрутиться сам и выпутать дочь из сложившейся ситуации тот. — Она не хотела сказать ничего подобного! Это семейное, мы это решим сами…