Василий Горъ - Нелюдь

Поэтому я развожу руками, пытаюсь поставить себя на ее место и говорю:

— Попробовать — можно…

Баронесса кивает:

— Вот и я так думаю…

— Потом переводит взгляд на мой посох и вздыхает:

— Тебе осталось совсем немного… А я тебе мешаю… Иди…

Она думает обо мне и о моем Пути! С ума сойти!

Решив, что мое молчание — это следствие неуверенности в ее будущем, она показывает взглядом на окно:

— Это Аверон. Тут уже спокойно. Не беспокойся — меня никто не обидит…

Вздрагиваю: ее «меня никто не обидит» звучит точь-в-точь так же, как Ларкино!

— Ну, что ты за мной увязался? Меня никто не обидит!

— Ну, мало ли?

— Я ж не куда-нибудь, а в Тьюварр!

— Там за тобой присмотреть некому… — угрюмо бурчу я и ускоряю шаг.

Ларка закусывает губу:

— В замок тебя не впустят. А если ты опять прошмыгнешь мимо стражников — то меня накажут…

Вспоминать, как я развернулся и ушел, невыносимо: именно в тот день Ларка в первый раз пришла домой заплаканная и с синяками…

— Что-то не так? — спрашивает баронесса.

Отрицательно качаю головой:

— Я дождусь решения короля… А потом провожу вас в Саммери…

Леди Мэйнария почему-то краснеет:

— А если мне придется ждать аудиенции месяц-полтора?

Пожимаю плечами:

— Ничего. Я никуда не тороплюсь…

— Спасибо… — выдыхает она. Потом краснеет еще сильнее и опускает взгляд: — А я знала, что ты меня не бросишь…

«Знала?» — мысленно переспрашиваю я и прислушиваюсь к своим ощущениям.

Нет. Пожалуй, я в себе не уверен…

— Кром, а ты не закажешь мне воды, чтобы помыться?

…Чтобы заказать в покои бочку с горячей водой и завтрак на двоих, причем без пива, мне приходится заплатить половину желтка — то есть раз в двадцать дороже, чем в любом из постоялых дворов, в которых я когда-либо останавливался. На вопрос «почему так дорого» хозяин «Королевского Льва» разводит руками и сетует на недавно закончившийся мятеж и на купцов, задирающих цены на все и вся.

В принципе, с ценами на продукты все более-менее понятно. Но чтобы согреть и принести воду, требуется немного — самые обычные дрова и слуга, который ее перетаскает!

— Простите, ваша милость, но дрова в город не везут вообще — сейчас выгоднее торговать доской…

Я немного думаю… и соглашаюсь — ибо знаю, что такое торговля, не понаслышке. Впрочем, настроение слегка портится — с таким уровнем цен прожить в столице месяц-полтора, о которых говорила баронесса, становится проблематично…

«Надо как-нибудь сходить и продать кольца с ожерельями…» — решаю я. Потом вдруг понимаю, о чем промолчала баронесса, поднимаюсь в наши покои и удивленно хмыкаю: леди Мэйнария сидит на подоконнике и, закусив губу, собственноручно чистит камзол, купленный нами в Увераше!

— Зачем? — интересуюсь я.

Баронесса поднимает на меня взгляд, и я удивляюсь еще больше — вместо ожидаемого отчаяния в ее глазах горят огоньки мрачной решимости:

— Если отдать его в стирку, то высохнет он только к позднему вечеру. А мне надо во дворец. И чем раньше — тем лучше…

— Оставьте, ваша милость… — бурчу я. — В таком виде можно ехать домой. А на аудиенцию к королю — нельзя…

Баронесса откладывает в сторону камзол, дотрагивается до тонюсенького колечка на среднем пальце правой руки и криво усмехается: — Платья стоят недешево. Даже если я продам родовое кольцо, то куплю разве что поясок…

Я лезу в свою котомку и выкладываю на стол мешок с трофеями:

— Вот. Этого хватит. И не на одно…

Леди Мэйнария краснеет до корней волос и еле слышно шепчет:

— Хорошо… Я возьму… Но с одним условием…

— С каким?

— Когда мы доберемся в Саммери, я верну все, что ты на меня потратишь…

Девятый день третьей десятины третьего лиственя.

…На фоне всех остальных дам, присутствовавших на королевском обеде, старшая дочь баронесса Дамира Кейвази, Этерия, выглядела серой мышкой: более чем целомудренное платье, скрывающее не только грудь, но и кисти рук, аккуратная, без особой вычурности, прическа, минимум косметики и украшений.

И вела она себя соответствующе — улыбалась, но не хохотала, пробовала лакомства, но совсем по чуть-чуть, не пыталась ловить взгляды короля и не демонстрировала свои прелести.

При этом она не играла — улыбка на ее губах появлялась только тогда, когда шут показывал или говорил что-то действительно забавное; прежде, чем ответить на вопрос, задумывалась; выбирала не экзотические блюда, а те, которые любила.