Михаил Соколов - Властитель

Я сидел молча. Передо мной, едва угадываемые через полупрозрачные спинки кресел, сидели женщина с ребенком. Мальчик лет пяти в пушистом голубеньком трико упорно смотрел на меня и мою соседку. Время от времени, старательно просачиваясь между спинками, пытался достать нас рукой. Сбоку пара мужчин в белых бурнусах и с фиолетовой кожей о чем-то яростно спорили между собой. Шум постепенно стихал. Все десять рядов кресел модуля были заполнены. По стенам и потолку забегали разноцветные тени. Я положил руки на подлокотники, затихающая музыка, дуновение цветочного аромата, предстартовое ожидание… Я забыл уже, что это значит – быть просто пассажиром. Мне все казалось чужим и враждебным.

Внезапно, начиная с передних рядов, стали исчезать спинки кресел. Волна дошла до нашего ряда. Соседка исчезла в молочном коконе. Мое кресло одновременно выбросило снизу два полушария, сомкнувшихся у меня над головой. Изнутри стенки были прозрачными. На уровне лица в воздухе вспыхнула надпись: СТАРТ. Тени на потолке и стенах побежали быстрее. Я ничего не почувствовал, но интуитивно понял, что мы уже летим. Я не думал, что все будет таким сложным. Уже несколько часов, как был разбужен, и недели ли полета в анабиозе, ураган ли амнезии, избороздивший мое сознание черными провалами небытия, а может быть, десятилетний прогресс, оставивший меня за порогом современной реальности, – но я все время отставал от происходящего. Я мгновенно научился контролировать себя и уже не пытался подпрыгивать к потолку, когда собирался встать со стула, а вещи уже не казались сделанными из бумаги. Но это было не самое важное.

Я неподвижно сидел и думал. Может быть, не следовало мне лететь в Мечтоград, может, я переоценил свои силы, давая обещание себе и Николаю? Нет, все правильно, и что будет, то и будет.

Внезапно полосы вдоль стен и на потолке растворились. Модуль вошел в атмосферу. Экран па потолке фиолетово расцвечивался медленно тускнеющими звездами. Стены заволакивала густеющая синеватая дымка. Девушка рядом уже освободилась от своего кокона и сидела в кресле. Я привстал. Кокон сверху тихо лопнул и исчез под сиденьем. Стюардессы медленно продвигались между рядов. Кое-где закурили. Дым от сигарет немедленно закручивался в узкую воронку и исчезал в потолке. Двое фиолетовых мужчин из соседнего ряда встали и пошли к корме. Стюардесса остановилась возле меня. Девушка рядом опередила:

– Коре, пожалуйста.

– Что вы будете пить? – мягко спросила меня стюардесса. – Есть коре, меланж, чай.

– Чай, пожалуйста.

– Если хотите поесть, я могу принести.

– Спасибо, я не хочу. Соседка потягивала свой напиток из выросшей трубчатой горловины. Я не заметил, как она это сделала. Жидкость в моем бокале плескалась на определенном уровне и не желала выливаться. Девушка протянула руку и коснулась пальцем моего бокала. В моей руке оказался такой же сосуд с плавно выросшей трубкой. Из всех чувств, бурлящих во мне, я выбрал благодарность.

– Теперь можете пить. Вы, наверное, издалека? К нам по делам или посмотреть столицу? – с легкой иронией спросила она. Наверное, лет восемнадцать-двадцать. Вся она была закутана в сиреневый прозрачный пух, чуть темнее на груди и животе. Камни в ушах зашлись от подмигиваний. Она была красива. Ее красота была совершенна и беспощадна. Спокойная, едва заметная уверенность – тоже. Чем больше я (незаметно для нее) всматривался, тем совершенней она мне казалась. Я не мог так скоро привыкнуть к виду свободных женщин, мне было неловко. Ее доброжелательность (в которой сквозило снисхождение) злила, откровенное внимание – настораживало. Она что-то почувствовала и сменила тему:

– Смотрите! Скоро прибудем.

Как я не заметил! Я видел это раньше по визору и помнил ошеломляющее впечатление от редкого и органичного синтеза красоты и утилитарности. Теперь я мог это видеть воочию.

Сквозь ставший прозрачным пол вошла ночь, в которую погружался наш корабль. Зеркало, отразившее танец радужных созвездий! Пыльца туманностей, светлячки одиноких гигантов, сумасшедшее фанданго протуберанцев – ночная столица соперничала красотой со звездным небом. Но не это, не это! Посреди, в центре искусственного мироздания вздымался одиноким колоссом пылающий массив немыслимого цветка, дрожащий от переливов красок; все цвета радуги, словно мираж, зябко дрожащий… или глаза не могли вобрать все… словно застывший взрыв салюта, лепестки, тяжело опадавшие вниз, тычинки колонн, пронзающие небо (каждая – с воронкой входного отверстия для ракет).