MarInk - Жизнь в зеленом цвете - 7

Здесь земля под ногами горела куда жарче, чем в лабиринте; пламя припекало ноги сквозь обувь и джинсы, было ярче - здесь оно имело цвет даже в темноте, тогда как огонь лабиринта, лишившись подпитки в виде солнечных лучей, стал похожим по оттенку на медузу. И это было квиддичное поле, да; только не такое, как в день Турнира - вокруг не было ни одного человека, и монолитная тишина, нарушаемая лишь частым дыханием Гарри, наполняла пространство. Накрапывал дождь, ничуть не мешавший огню; волосы Гарри быстро намокли и разделились на отдельные унылые пряди.

Что-то было тревожно знакомым; чувство «дежавю» мучило Гарри с каждой секундой всё сильнее, и когда он поднял руку, стряхивая с волос крупные капли, он понял - запах.

Дождь пах яблоками.

Гарри завертелся волчком, пытаясь разглядеть, есть ли здесь кто-нибудь - запах яблок напомнил ему о близнецах, и уж теперь-то они должны были оказаться здесь - теперь, когда он вышел наконец из лабиринта!

Небо медленно переходило от чёрного к серому, и звёзд стало больше; этого света Гарри хватило, чтобы увидеть: здесь нет больше никого.

- Фред! Джордж! - звук разносился далеко из сложенных рупором у рта ладоней. - Джо-ордж! Фре-е-ед!..

Никто не откликался. Гарри обошёл лабиринт, чтобы найти выход с поля - но выхода опять не было. Это напоминало дурацкую головоломку, создатели которой даже не позаботились о том, чтобы разнообразить загадки; однако, при всей неизобретательности упомянутых создателей, Гарри не мог не признать, что по-прежнему не имеет ни малейшего понятия, как отсюда выбраться. Пустые трибуны, чем-то похожие на звериные пасти с выбитыми зубами, окружали его сплошным кольцом; пробраться мимо них, пожалуй, можно было бы, только взлетев.

«Но я ведь могу летать… я же анимаг!..»

Но стать драконом не получилось. Просто не вышло, как будто он никогда не бывал ничем иным, кроме человека; как будто ему было десять лет, и он ничего не знал о своей магии, кроме того, что это - уродство и ненормальность.

Гарри вскарабкался на самый верх трибун - быть может, получится спрыгнуть отсюда, хорошенько сгруппировавшись?.. Но земля под трибунами терялась в тумане - пусть даже на самом деле здесь не могло быть так высоко - и Гарри не решился прыгнуть, потому что здесь всё было совсем не так, как на самом деле.

Стоя на одном из сидений самого последнего ряда, Гарри раздумывал над тем, что же делать дальше, когда заметил краем глаза в центре поля вспышку белого цвета; он развернулся с такой скоростью, что чуть не упал, и увидел, что посреди поля - где только что был лабиринт - стоит высокий человек, лица которого было не разглядеть, но чья длинная белая борода очень знакомо развевалась на ветру.

Гарри пустился вниз бегом; но внезапно трибуны стали гораздо выше, чем тогда, когда он взбирался на них, и если раньше ему хватило бы пяти минут, чтобы на приличной скорости преодолеть расстояние от верха до земли, то сейчас он едва спусился наполовину, потратив на это битых полчаса.

В боку кололо от долгого бега - Гарри уже изрядно пометался туда-сюда этой ночью - и он остановился, нагнувшись и упираясь кулаками в колени - так было проще перевести дыхание.

Человек с белой бородой - наверняка это был Дамблдор, кто бы это ещё мог быть? - стоял неподвижно всё то время, пока Гарри бежал; но стоило последнему остановиться, как директор поднял руку и начал медленно чертить в воздухе ярко-красные пылающие буквы. От прерывистого дыхания очки Гарри запотели, и он торопливо сдёрнул их, чтобы протереть; когда он снова нацепил их на нос, Дамблдора уже не было на поле. Теперь там был большущий плоский камень - совсем как тот алтарь, на котором Блейз чертил пентаграмму для исцеляющего ритуала - и на камне лежали - нет, нет, этого же не может, быть, пожалуйста, не надо - два тела.

Гарри пустился бежать снова, и на этот раз ему хватило трёх минут, чтобы, едва не упав, вылететь на траву поля и промчаться к его центру.

Над изломанными, изуродованными падением телами близнецов мерцало алое, как свежая кровь, слово, оставленное Альбусом Дамблдором: «Виновен».

«Виновен».

Огонь взметнулся над полем, словно повинуясь отчаянному крику Гарри, и поглотил и альтарь, и того, кто был виновен; от жара лопались глаза и кожа - всё так же без боли; Гарри пытался дотронуться до тел, но не мог найти их за стеной огня, хотя они должны были быть совсем рядом, в метре-полутора, но сколько бы он ни искал, он не находил ничего, кроме новой боли - да. Огонь наконец-то начал причинять ему боль, и Гарри принимал её, смирялся с ней и открывал для неё своё тело; такое же виновное до последней клетки, как и он сам, весь, целиком.