Дэвид Геммел - Мечи Дня и Ночи

— Благодарю, капитан, не хочется, — вежливо, но холодно отчеканил юнец.

— Что это с тобой?

— Могу я говорить откровенно?

— Почему бы и нет? Кроме меня, тебя никто здесь не слышит. Юноша сверкнул глазами, однако сдержался.

— Это дурное дело. Нам приказывали привезти девушку. О том, чтобы убивать крестьян, речи не было.

— Мы всегда убиваем крестьян на вражеской территории. Слабоват ты для роли, которую взял на себя. Мой тебе совет: подай в отставку по возвращении. Поедешь в отцовское поместье и будешь пасти там овец.

— Уж лучше пасти, чем резать. Так поступают не воины, а подлые трусы.

— Ты назвал меня трусом, мальчик?

— Ну что вы. То, что вы совершили здесь, — это подвиг. О нем бы песню сложить. Кстати, несколько джиамадов ушли в лес и утащили с собой двух мертвых женщин. Думаю, они съедят тела, что противоречит уставу. Офицер, сознательно допускающий людоедство, предается смерти через удавление. Параграф сто четвертый, если не ошибаюсь.

— Ты совершенно прав, Парнус, — засмеялся Корвин. — Пойди и вели им не делать этого, тем более что дежурный офицер ты, на тебе и ответственность. Очень уж не хочется докладывать о таком вопиющем нарушении устава с твоей стороны.

Юноша, побледнев еще больше, повернулся и вышел.

— Щенок! — проворчал Корвин, взял нож и отрезал себе еще пирога.

Последние десять лет он служил в западной армии Вечной. Солдатская жизнь подходила ему куда больше, чем прежняя должность писца при дирананской казне. Там он попусту тратил свои дни. Женщины, которых он желал, сторонились его, мужчины смотрели на него с легким презрением. Теперь же ему стоит лишь щелкнуть пальцами, и женщины исполнят любой его каприз. Ему нравилось видеть страх в их глазах, нравилось чувствовать, что он им противен. Это усиливало сознание своей власти. Мужчины тоже относились к нему совсем по-другому. Они улыбались, и кланялись, и превозносили его. Те, кто побогаче, предлагали ему деньги или товары. Не только благодаря его офицерскому чину: став солдатом, Корвин открыл в себе талант, о котором не подозревал раньше. Оказалось, что он прирожденный, необычайно скорый на руку фехтовальщик. Его поминали рядом с Декадо, и на счету у него было одиннадцать поединков. Все принесли ему огромное удовольствие. Наблюдение за тем, как меняется в лице противник, было захватывающим занятием. При первом соприкосновении клинков все они одинаковы — полны высокомерия и твердо уверены, что победить их нельзя. После начального обмена ударами начинает закрадываться сомнение. В глазах появляется настороженность, они делаются сосредоточенными. А в самом конце их переполняет голый, всем видный страх. Этот страх просачивается в самую душу, делая движения лихорадочными. Когда же клинок Корвина впивается в сердце, страх уступает место крайнему удивлению. Корвин в такие мгновения приближал свое лицо к лицу жертвы и жадно смотрел, как уходит жизнь.

Его пробирала сладостная дрожь при одной мысли об этом. Поистине сам Исток благословил его руку.

Сыто рыгнув, он взял шлем и снова вышел на темную улицу. С востока доносился тонкий заливистый вой — джиамады догоняли свою добычу. Корвин, услышав его, выругался. Сказал он им или нет, что ее надо взять живой? Нет, не сказал. Проклятие! Декадо будет недоволен, а ему, Корвину, это совсем ни к чему. Люди, вызывающие недовольство Декадо, долго не живут.

Снизу послышался тихий стон. Белобрысый, которого Корвин заколол, повернулся на бок, и к офицеру на время вернулось хорошее настроение.

— Хорошие пироги печешь. — Корвин достал из ножен саблю и похлопал его по плечу. — В Диранане ты мог бы разбогатеть. — Раненый, вновь застонав, попробовал встать и свалился обратно. Кровь сочилась сквозь фартук у него на груди. — Я мог бы поклясться, что попал тебе в сердце. Лежи смирно, и я избавлю тебя от страданий.

Раненый смотрел на него молча, даже не пытаясь защищаться.

— Дай подумать, — сказал Корвин. — Если я перережу тебе горло, ты быстрее истечешь кровью и боли почти не почувствуешь. Хотя паховая артерия, пожалуй, еще лучше. Так ты по крайней мере не захлебнешься. Ну, что предпочтешь? По отношению к тебе я настроен великодушно.

Тут Корвин услышал, что кто-то бежит. Он оглянулся, щурясь от дыма, и увидел своего адъютанта. Молодой Парнус шатался — того и гляди упадет. Его нагрудный панцирь был вымазан кровью.

Юноша рухнул к ногам Корвина, и тот разглядел, что бронзовый панцирь Парнуса смят, а на боку зияет большая рана. Парнус пытался что-то сказать, но изо рта у него хлынула кровь, и он лишился сознания. Корвин не сводил глаз с помятого панциря. Что могло его так покорежить? Ни один меч не способен крушить металл таким образом.