Дэвид Геммел - Мечи Дня и Ночи

— Не очень-то мне хочется с тобой разговаривать. — Она улыбнулась, и он прыснул со смеху. — Ну да, меня спас Алагир. Убивать — это он умеет.

— Он женат?

— Нет. Он не любит женщин.

— Опять врешь!

— Тебя в горах и колдовству обучили?

— Я тебя знаю, Ставут. Ты думаешь, что врешь не моргнув глазом, ан нет. Лицо тебя выдает.

— Не может оно ничего выдавать.

— Вот именно. Когда ты врешь, оно теряет всякое выражение.

— Чепуха.

— И нос морщится. Хочешь докажу?

— Хочу.

— Сколько женщин у тебя было с твоего последнего приезда сюда?

— Ни одной.

— Врешь.

— Ладно, — хихикнул он. — Три.

— Врешь.

— Семь.

— Тебя всего-то два месяца не было, — помрачнела Аскари. — Правду Киньон про тебя говорил.

— Может, начнем сызнова? Я говорю «ни одной».

— Не хочу я больше с тобой разговаривать. Возвращайся в деревню. Оставь меня.

— Что-то ты сегодня не в настроении, — вздохнул он. — И верно, пойду, пожалуй. — Ставут хотел взять мешок и замер, увидев в воздухе дымовой столб. — А в деревне-то пожар.

Весь день Харад шел, держа небольшую дистанцию между собой и своим спутником. Говорить ему пока не хотелось. Он хотел как следует обдумать все, что услышал. Скоропалительных суждений Харад не любил и прибегал к ним разве что в драке. Когда тебя бьют, тут уж не до раздумий. Но теперь он располагал временем и мог поразмыслить над тем, что сказал ему Скилганнон.

Как все жители этого края, он слышал о Возрожденных, но никогда не стремился побольше узнать о них. Весть о том, что угрюмый мужлан Борак не был его отцом, не огорчила его — скорее даже порадовала. Больше всего Харада занимал вопрос о душе. Ребенком он ходил в маленькую школу, где учили двое священников Истока. Там он узнал, что все души совершают странствие через Пустоту в Золотую Долину. Думать об этом загробном путешествии было приятно — но, чтобы его совершить, нужно иметь ее, душу. Что делать, если тело у тебя от другого, а души этого другого в него вдохнуть не сумели?

Думая обо всем этом, он мрачнел, и гнев разгорался в нем все сильнее.

Ближе к вечеру шедший позади Скилганнон окликнул его и показал на север, где поднимался дымовой столб.

— Что это, лесной пожар?

— Нет. Слишком много дождей у нас выпало. — Харад прикинул расстояние. — Похоже, это в деревне. Может, какой-то дом загорелся.

— Велик же должен быть этот дом, — произнес Скилганнон. Харад теперь и сам различал в столбе несколько дымов, идущих с разных сторон.

— Сколько в этой деревне жителей? — спросил Скилганнон.

— С полсотни или чуть больше.

— Хватает как будто, чтобы пожар потушить.

— Там, видно, не в одном месте горит. Я не меньше трех дымов вижу. Странное дело: дома там стоят вразброс, и только один крыт соломой. С чего бы огню так сильно распространиться?

— У тебя там друзья?

— У меня нигде нет друзей, — отрезал Харад. — Но мне все равно, пожалуй, надо пойти туда и узнать, не нужна ли помощь. Найдешь без меня дорогу к пещерам?

— Найду, но предпочитаю пойти с тобой. Я еще не успел соскучиться по Ландису Кану. Далеко до деревни?

— Часа четыре. Придем туда уже затемно.

И они отправились. Скилганнон теперь шагал впереди, внимательно глядя по сторонам.

— Что ты ищешь? — спросил его Харад.

— То, что надеюсь не найти, — последовал загадочный ответ. В течение первого часа они спустились в долину с редкими деревьями и стали подниматься в гору, к более густому лесу. На краю его Скилганнон скинул котомку, попросил Харада его подождать и двинулся вдоль опушки, вглядываясь в землю. Харад сел и провожал его взглядом, пока он не скрылся из виду. Потом поднял Снагу и посмотрел на свое отражение в блестящих лезвиях.

— Кто же ты такой? — спросил он вслух. — Харад? Или Друсс? — И воткнул топор в землю.

Солнце почти закатилось. Харад достал из котомки последнюю краюху черного хлеба, разломил ее и стал есть. Жуя, он вспоминал, как Ландис Кан приезжал в лачугу его родителей и расспрашивал его, ребенка, не снятся ли ему старые времена.

Отец, Борак, всегда уходил, как только тот появлялся, а после отъезда господина у него портилось настроение. Он кричал на мать, а Хараду перепадали затрещины.

Теперь по крайней мере Харад стал понимать, что должен был чувствовать Борак. Ребенок-то был не его. Знал ли он о таинственном ритуале оживления мертвых костей или думал, что жена изменила ему с Ландисом Каном? В любом случае ему пришлось нелегко, пр'и его-то гордости. Аланис была уже немолода, когда родила Харада. Замужем она пробыла шестнадцать лет и других детей не имела. Стало быть, у Борака своих детей быть не могло. Еще один удар по его гордости. Неудивительно, что он так часто выходил из себя.