Дэвид Геммел - Мечи Дня и Ночи

— Я отдохну прямо сейчас, с позволения вашего величества.

— Очень хорошо. Там у дверей несет караул хорошенький белокурый солдатик — пришли его ко мне, когда пойдешь мимо.

Мемнон, однако, не стал ложиться. Он прошел через сад к конюшне, где стоял черный фургон на шести колесах, больше двадцати футов в длину, с высокими бортами и круглой крышей. Вместо окон в нем были прорезаны занавешенные изнутри щели. Дверца помещалась сзади. Солнце уже село за горы, и хотя небо еще оставалось светлым, лучи на фургон не падали. Мемнон опустил вниз лесенку из трех ступенек и постучал в дверь.

— Закройте глаза, дети мои, — Сказав это, он быстро вошел и плотно прикрыл дверь за собой.

Внутри царила полная тьма. Тени, тихо щебеча, собрались вокруг.

— Троих ваших братьев больше нет, — шепотом заговорил Мемнон. — Они потерпели неудачу и покрыли нас всех позором, но мы должны отомстить за них. Дотроньтесь до меня, дети мои, — продолжал он, вытянув вперед руки. — Дотроньтесь, и вы увидите врагов, которых должны умертвить. — Он вызвал в уме образы Декадо и Скилганнона. Тени, все семеро, касались его легко, как утренний бриз. — Первым пусть будет Декадо. Вы знаете его запах. Потом другой, тот, что ходит с двумя мечами. Он очень для нас опасен. Убейте его и всех, кто с ним рядом. Тела спрячьте так, чтобы никто не нашел. Эта ночь будет пасмурной, и вы сможете уйти далеко. Я не покину вас и приведу прямо к добыче. Теперь снова закройте глаза, потому что мне нужно выйти, а на дворе еще день.

Он быстро вылез наружу и вернулся к себе. Служанка с испуганными глазами принесла ему ужин и кубок с красным вином. Эта девушка еще не прислуживала ему и не знала, что он ничего спиртного не пьет.

За едой он вспоминал события минувшего дня. Желание Вечной видеть Скилганнона живым оставалось для него тайной, и он не одобрял этого. Некоторые пророчества со временем оказываются ложными, но они могут быть и правдивыми, и глупо позволять врагу разгуливать на свободе. Он, Мемнон, сохранит гибель Скилганнона в секрете. Вечной когда-нибудь надоест его разыскивать, и все пойдет по-прежнему.

Все, да не все, надеялся он.

Неспособность его Возрожденных дожить до взрослости огорчала и пугала Мемнона. Почему создания, выращенные из его собственных костей, оказываются такими хилыми? Ведь он-то сам в детстве не умер?

Он зажег лампу и принялся разбирать бумаги Ландиса Кана. Он находил там множество интереснейших мыслей, но ничего такого, что проливало бы свет на стоящую перед ним задачу. В конце концов он прервал чтение и лег на диван, глядя в лепной потолок.

Начиная впадать в забытье, он освободил свой дух из усталого тела. Тот полетел по пустым коридорам вниз, где женщины готовили еду для охранявших дворец солдат. Не слушая их скучных разговоров, он спустился еще ниже, в подвал, где стояли машины. Два его помощника занимались тем же, чем и он — читали записи Ландиса Кана. Лысый Патиакус прилежно корпел над столом. Оранин, моложе его, потер глаза и промолвил:

— Умная голова.

— Слишком умная, — отозвался Патиакус. — Его пепел развеяли по здешнему саду.

— Почему он все время рисовал какие-то ожерелья?

— Ожерелья?

— Они тут на каждой странице. Строение, несовместимость, недостаточность. Я и десятой доли не понимаю.

— За разъяснениями обращайся к господину Мемнону. Оранин встал и запустил пальцы в рыжие, коротко остриженные волосы.

— Их тут сотни, этих тетрадей. За месяц не управиться.

— У тебя другие планы?

— Есть одна пухленькая служаночка с озорными глазками. По-моему, я ей нравлюсь.

— Значит, у нее дурной вкус, — проворчал Патиакус. — Не мешай мне.

Оба вернулись к работе. Мемнон уже не впервые замечал, что они дружат, и это по непонятной причине расстраивало его. Сам он ни с кем никогда не дружил, ни к кому не питал привязанности. Сначала он думал, что все люди такие же, как и он, — они общаются, потому что это необходимо, знают, когда улыбаться, а когда сохранять серьезность. Но сделавшись старше и мудрее, он стал понимать, что во многом отличается от других. Он старался убедить себя, что неспособность чувствовать так, как они, — это его достоинство, но иногда, вот как сейчас, эта уверенность в нем слабела.

Он вернулся в свое тело, сел и выпил воды.

Все думают, что он предан Вечной. Во время одного своего духовного странствия он слышал, как Унваллис сказал кому-то: «Это его единственное хорошее качество».

Но и это неправда. К Вечной он относится, как к красивой одежде — на нее приятно смотреть.