Кэйтлин Свит - Узор из шрамов

— Наберись терпения, — проговорила Игранзи. Я услышала, как она наливает воду в приземистую оранжевую чашку с черным крабом. Мне нравилась эта чашка: казалось, клешни краба поднимаются над поверхностью, готовясь ущипнуть тебя за нос или вцепиться в губы.

— Даром прорицания сложно обладать, а ты еще очень мала. Когда ты выучишься, времени будет много. Прояви терпение, Нола. Хорошо?

Я оторвала глаза от ковриков и посмотрела на нее.

— Хорошо, — искренне ответила я. Я верила, что постараюсь быть терпеливой, сдержанной и послушной.

Но я была мала, и у меня ничего не получилось.

Все началось со стихотворения.

Есть девочка, и ей нужны твои глаза.

Взгляни на нее в зеркало или брось зерна.

Я ей скажу, что ты ответишь на вопрос.

Никто и никогда об этом не узнает.

Мне понадобилось несколько минут, чтобы прочесть стишок: читала я медленно (когда-то давно меня учил отец; сперва мать над нами смеялась, а потом разозлилась), и написан он был крошечными буквами на клочке бумаги величиной с мою ладонь. В кухне было дымно, хотя ставни и дверь были открыты настежь, впуская осенний воздух.

Только я перестала щуриться, разглядывая этот клочок, как Бардрем бросил мне на колени еще один. Я уставилась на него, но он умчался прочь, сворачивая у кухонного стола к котлу и держа в руках подносы с морковью и картофелем. Рудикол кричал:

— Моя старуха и то шевелится быстрее, а мне даже не приходится ее пороть!

На втором листке стихотворения не было. Там говорилось: «Обычно мои стихи серьезные. Этот похож на шутку, но то, о чем в нем сказано, правда. Дождись меня. Бардрем».

Нахмурившись, я перечитала стишок. Кажется, я начала понимать, о чем идет речь, хотя это казалось невозможным. (Мое сердце билось быстрее, подскакивая до самого горла).

— Кто она? — спросила я позднее. Близилась полночь, в комнате было темно; мерцала только одинокая свеча. В ожидании Бардрема я уснула и теперь пыталась незаметно стряхнуть сонливость.

Он пожал плечами.

— Просто девочка. Ей пятнадцать лет.

— Почему она не хочет пойти к Игранзи?

Еще одно пожатие, и его глаза за светлыми волосами поднялись к потолку.

— Потому что… ну не знаю. Может, она ей не нравится. Или из-за того, откуда она и как выглядит. В общем…

— А, — я моргнула и провела ладонью по глазам, делая вид, что они чешутся, а не слипаются. Бардрем начал ходить из угла в угол, поворачиваясь так же, как на кухне.

— Мне нельзя. Игранзи не разрешает. Я еще мало знаю и не прорицала после тебя, а зеркало было таким сильным…

— Тогда не бери зеркало. Возьми что-нибудь другое. Ты ведь знаешь другие способы?

Сердце выскакивало из груди; казалось, я не смогу заговорить, но все же произнесла:

— Воск на воде…

— Хорошо. — Он был уже у двери. — Я принесу. И приведу ее.

— Нет… погоди…

Но было поздно — он ушел.

Воск был цвета вина, а девушка выглядела очень юной. «Пятнадцать?», думала я, глядя на ее светлые косы (множество мелких косичек, перевязанных синими лентами) и хмурые глаза.

— Прекрати на меня так смотреть, — сказала она. Ее голос оказался низким и глубоким. — Ты ведь еще не прорицаешь?

— Не прорицаю. — Я пыталась говорить спокойно, как учила Игранзи. — Но перед началом я все равно должна посмотреть на тебя. Должна увидеть тебя своими глазами. — Произнося это, я чувствовала себя глупо, поскольку не думала о таких вещах и не слишком в них верила. Передо мной была девочка с косящими зелеными глазами, тонкими губами и в большой ночной рубашке.

— Готово, — сказал Бардрем. Он был у столика; кувшин стоял на полу, а миска осталась там же, где обычно, наполненная водой до краев в ожидании новой задачи. Я подошла. Над свечой Бардрем держал маленький глиняный кувшин. В кувшине плавал воск.

— Встань здесь, — сказала я. Девочка послушалась. Я не понимала, чего мне хочется больше — улыбнуться или задрожать от страха. Я взяла у Бардрема кувшин, и он отошел вглубь комнаты. Я поднялась на цыпочки и вылила воск; он стекал медленными, густыми каплями, которые темнели и расплывались, коснувшись воды.

— Давай, — прошептал Бардрем, и девочка откашлялась.

— Скажи… — начала она и запнулась. — Скажи мне мое будущее, — произнесла она громче, почти со злостью.

Слова, вода, воск — и мое видение в цвете вина.

Девушка здесь; я вижу ее тень на воде в каплях воска, но вижу и ее Иное Я, плотное и прозрачное. Она обнажена. У нее темные соски. Я думаю: «Воск», но потом чувствую, какая влажная здесь тьма. Одна капля, другая, и я понимаю — знаю, — что это кровь. Живот под грудью знакомо вздулся. На тело брызжет кровь, рисуя новые узоры и линии, похожие на змей. Внезапно они оказываются повсюду: чешуйка за чешуйкой из пупка девушки появляются красные змеи. Их языки касаются свежей крови, которая брызжет на меня. Отворачиваясь от чаши, я слышу свой крик.