Робин Ла Фиверс - Темное торжество

Пока я жила в монастыре, мы не особенно ладили, но в те времена я все объясняла тем, что оказалась самой трудновоспитуемой ученицей и у аббатисы не хватает терпения. Но здесь, в Ренне? После того, как я выполнила столько заданий, причем каждый раз в точном соответствии с ее указаниями? Если даже после этого я не заслужила доброго слова, тому должна быть причина, и очень весомая.

Исмэй качает головой.

— Я не знаю, — произносит она. — Аннит очень долго пыталась выведать, в чем коренится нелюбовь аббатисы к тебе, но так ничего и не узнала. Во всяком случае, первопричина не была описана ни в одном из пергаментов, проходивших через руки Аннит.

— Должно быть, — говорю я, — она в той книжонке, которую настоятельница всюду таскает с собой.

— Вряд ли такая запись вообще есть, — сомневается Исмэй. — Я думаю, все дело в каких-то личных предпочтениях и предрассудках матушки.

Я спрашиваю:

— А как вообще дела у Аннит? Она писала тебе? Есть новости о ней и о сестре Вереде?

Действительно, монастырская провидица выбрала крайне неудачное время, чтобы расхвораться и слечь, оставив себе на смену лишь неопытную и противящуюся ученицу. Кто укажет нам путь сквозь туманы и бури нынешних смутных времен?

— Хорошо, что ты напомнила, как раз нынче утром от нее было письмо. — Исмэй подходит вплотную и на всякий случай понижает голос: — Сибелла, она подумывает сбежать из обители.

— Сбежать? — эхом отзываюсь я, не будучи уверена, что расслышала правильно.

Та Аннит, которую я знала, нипочем не отважилась бы на подобное непокорство. Что важней, я имею основания полагать, что в одиночку за стенами монастыря она долго не протянет.

— Сбежать, — тихо подтверждает Исмэй. — Она решила, что лучше пуститься в бега, чем оказаться до конца дней под замком.

— Непременно будет погоня, — принимаюсь рассуждать я. — В ее обучение вложено столько усилий, что просто так ее никто не отпустит. И потом, кто способен заменить ее? Следующая по возрасту послушница — Маргарита, но той всего одиннадцать лет.

Исмэй склоняет голову набок и вдруг делается удивительно похожа на Аннит.

— С теми умениями, которые ей привили, — говорит моя подруга, — она легко уйдет от погони. Не забывай, большинство монахинь годами не покидали монастыря.

— Тоже верно. Но куда ей идти? И кто будет прозревать волю Мортейна и передавать ее нам?

— Об этом я не подумала, — соглашается Исмэй после долгой паузы. — А вдруг она последует за нами сюда, в Ренн, и устроится при дворе герцогини?

— Ага, и с разбегу об телегу — в объятия аббатисы.

Исмэй хмурится:

— Вот бы матушка настоятельница поскорей уехала в монастырь. Тяжко, когда она все время стоит над душой.

— Это ты мне рассказываешь?

Исмэй улыбается, но не сказать что весело.

— Да уж… Дай лучше я ополосну твои волосы от золы, а то простыни перепачкаешь.

Две последующие ночи я продолжаю обходить город в сопровождении людей Табора, не пропуская ни единой зловонной дыры, где могут таиться люди д'Альбрэ. Уж очень хочется переловить всех до единого! И я обнаруживаю семнадцать вредителей, которых доверенные воины Табора немедленно берут на заметку.

Ночной характер нашего промысла имеет еще и то преимущество, что я избавлена от необходимости видеться с Чудищем, равно как и с аббатисой, ведущей свои непостижимые интриги. Чтобы еженощно выходить на охоту, столь важную для безопасности города — и герцогини! — я должна отсыпаться в течение дня.

Ну и надо ли говорить, насколько приятно чувствовать себя главной охотницей. Я к такому вниманию даже и не привыкла.

На третье утро я получаю по заслугам за свою дерзость в отношении аббатисы. Меня вызывают в ее покои, причем когда я только-только легла. Плоховато соображая, я вылезаю из-под одеяла и пытаюсь привести себя в порядок.

Умывшись, одевшись и причесавшись (волосок к волоску — иначе нельзя!), я иду к настоятельнице. Остановившись у порога, на всякий случай перевожу дух и разглаживаю платье. Напоминаю себе, что здесь не обитель и я не какая-нибудь девчушка-послушница, ждущая выволочки за пустяковый проступок.

Ибо тогдашние мои выходки, как я теперь понимаю, именно таковыми и были. Меня вырвали из семьи — жизнь в которой была временами невыносима, но ничего иного я в свои четырнадцать лет просто не знала — и отправили на уединенный скалистый островок, который, как я подозревала, был вотчиной таинственных «ночных гребцов» — легендарных перевозчиков, по слухам сообщавшихся с преисподней. Я там попросту с ума сходила от страха.