Денис Чекалов - Сумеречный судья

Наверняка он знает, что в глубине души она продолжает любить Родерика.

Бедный Фил.

Из крана с силой ударяет струя горячей воды, разбивается о поверхность ванны.

Уолдо Каннинг идет, не торопясь — ему некуда торопиться, а приземистая скамейка без спинки стоит так близко. Деревянная поверхность, наверное, уже нагрелась.

Хорошо.

Мэделайн вспоминает, что что-то забыла. Конечно, она такая несообразительная — надо было запереть дверь в ванну. Кто-то может войти. Она не хочет никого расстраивать, пусть подольше никто не узнает.

Дрожащие пальцы хватают защелку — рукоятка маленькая и выскальзывает с первого раза.

Уолдо Каннинг усаживается, потом вздыхает. Он чувствует, как по-стариковски скрипя разминается его спина, удовлетворенно вздыхает. Неподалеку играют дети.

Ребенок, которого она носит под сердцем, не должен родиться.

Она и так причинила много горя Филу — слишком много. Она знает, что он будет благородным. Он никогда не скажет ей слова, не упрекнет.

Но он будет знать.

Она не может заставить его пройти через такое.

Вода теплая, приятная, расслабляющая. Мэделайн опускается в ванну, а ее тело продолжает мелко трястись, как от озноба.

Это все, что она может сделать ради Фила. Она должна.

Острое лезвие бритвы вонзается в правую вену. Ей больно, и в то же время странно приятно — она знает, что делает то, что должна. Мэделайн смотрит, как кровь вытекает из ее руки и вязкими каплями падает в теплую воду.

Надо перерезать вторую вену, пока не ослабели пальцы.

Она перекладывает бритву в другую руку, медленно, надавливая, делает надрез.

Вот теперь хорошо.

У нее такой хороший муж.

Мэделайн опускает руки, и кровь теперь не капает из вен. Красными легкими облачками горячая жидкость расплывается вокруг ее запястий, растворяясь в теплой воде.

Она должна убить себя и своего ребенка.

Солнце светит тепло и ярко. Уолдо Каннинг снимает с опущенных плеч истертый платок и улыбается, радуясь хорошему дню.

— Мэделайн!

Я снимаю солнцезащитные очки и прячу их в верхний карман пиджака.

— Мэделайн!

Франсуаз оставляет входную дверь открытой, и яркая полоска света ложится на паркет полутемного холла. Через коридор из помещений для прислуги спешит горничная-элементаль.

— А, доброе утро, ченселлор Майкл, — улыбается она, узнав нас. — Мадемуазель Дюпон. Госпожа Ти'Айлинэль у себя и просила не беспокоить. Сказала, что ляжет спать.

Я, поворачиваясь, киваю головой.

— Вот видишь, Френки. Мы зря приехали.

Девушка кладет ладони на крепкие бедра, поднимает голову туда, где деревянная лестница скрывается во втором этаже.

— Мы придем позже, — резко бросает Франсуаз.

Я делаю шаг вперед.

— Госпожа Ти'Айлинэль сказала, что пойдет спать? — спрашиваю я. — Давно?

— Да уже полчаса назад, ченселлор Майкл. Она быстро устает в последнее время, бедняжка.

Я смотрю на Франсуаз.

— Тогда почему в ванной льется вода? — спрашиваю я.

Я бросаюсь вперед, взбегаю по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки. Франсуаз громко сопит рядом, стуча каблуками.

— Мэделайн!

Дверь в их с Филом комнату открыта, я забегаю, с трудом сохраняя равновесие. Теперь звук льющейся воды слышен еще отчетливее.

— Мэделайн!

Дверь в ванную закрыта, я отхожу и выбиваю ее ногой.

Мэделайн Ти'Айлинэль лежит в ванне, и тонкие струйки воды уже начали переливаться через белые края. Вода вокруг нее розовая, и я знаю, что это не расслабляющий экстракт.

Франсуаз замирает позади меня, ее грудь высоко вздымается.

Глаза Мэделайн закрыты, губы улыбаются — печально и с какой-то легкостью.

— Тебе очень повезло, Мэделайн.

Франсуаз опустилась на белый край кровати.

— Врач сказал, ребенок не успел пострадать.

Под глазами Мэделайн Ти'Айлинэль пролегли темные круги, черты заострились. Она покачала головой — быстро и нервно.

— Я должна была умереть, Френки, — произнесла она. — Пожалуйста, ничего не говорите Филу. Он расстроится.

— Конечно, расстроится, черт возьми, — резко проговорил я. — Фил только и думает, что о тебе да о ребенке — ты хоть понимаешь, что могла потерять малыша?

— Майкл, — мягко сказала Франсуаз.

Мэделайн Ти'Айлинэль поднялась на постели, сжимая пальцами край одеяла. На ее запястьях белели плотные повязки.

— Майкл, — пробормотала она. — О, Майкл.

Я подошел к ней и, опустившись на колени, обнял за плечи.