Надя Яр - Тень от башни

— Иди сюда.

В этот момент память и сон разошлись друг с другом. На первой дороге Торнеа взял левую руку Германа, повернул его лицом к себе и полоснул ножом по внутренней стороне локтя.

— Её кровь вместо твоей.

Герман судорожно вздохнул, глядя мимо наставника и собратьев в поле. Сгустились сумерки, и зелёная равнина, золотеющие поля и белые хаты обрели общий серый, миражный цвет. Духи в земле проснулись и вышли на зов царя. Они всплывали из-под травы, из-под стен, выныривали с полей, неслись от городских огней нескончаемой вереницей, юные, взрослые, старики и младенцы, румыны, сербы, цыгане, немцы, авары и печенеги, болгары и даже грустные турки с обвислыми в смерти усами. Они вились над ямой, как сияющий водоворот, лезли из старой усталой земли без счёта — погубленные, схороненные, неспасённые обитатели этого края. Люди Торнеа. Нисколько пространства вмещало их всех. Мёртвые души стремились к кровавой яме, вливались в башню из тьмы — слишком близко — свивались в её сердцевине в бесплотный столп. Во свет.

Герман закрыл глаза. Горячая кровь текла по его руке наземь. Кровь жертвам. Он помнил, что Йон Торнеа вспорол ему руку ножом — но здесь, во сне, случилось иначе. На этой второй дороге Торнеа склонился к нему — слишком большая мощь, слишком близко — обнажил в звериной ухмылке острые зубы и укусил в изгиб локтя — немыслимый в реальности необратимый акт, после которого назад нет хода. Кто-то хочет мне что-то сказать, понял Герман — и ждал, продолжая согласно приказу спать.

Он поднялся и поплыл в ночное небо, глядя звёздам в глаза. До звёзд пока не было хода; Германа потащило в город. Он пронёсся над водопадом тёплых огней и встал на уровне «крыши» Тимишоары — самых высоких старых церквей дворцов — глядя на кафедральный собор, прекрасный, как русский храм. Его подбросило выше, до шпилей трёх новых башен, пока ещё строящихся или существующих лишь в проекте, но уже выросших в незримом мире, влитых в город. В них пустовали уже не все этажи. Герман взлетел к их вершинам — выше — и город вылетел из-под него. Долину потащило прочь, как простыню. Германа проволокло над страной. Он нёсся в небесных сферах на запад, потом на юг, ко Средиземному морю. Земля отстала, расступались волны, вода и дно сливались в форму, твердь, изгиб; уносились — назад? вниз? — массы, россыпи влажного камня, песчинки, водоросли, моллюски, блестящие рыбьи бока, округлые лбы… Душу странника вскинуло — вверх — вверх — вверх — могучим ветром морским и поставило на вершине. Смотри , сказало море, простёрло длань и рукавом смахнуло даль. Герман увидел — берег, сумочку на скале, сброшенную одежду, Надю, плывущую в темноту, прочь. Она была одна в воде. Одна в беде. Спеши , сказало море.

Герман проснулся.

Саша поднял сумочку и вытряхнул на песок книгу, шариковую ручку, салфетку и мелочь. Расстегнув внутренний карман, нашёл аусвайс и улыбнулся — фотография ведьмы была неудачной, резкой и плоской. Вживую девчонка гораздо… живей. Ненадолго. Аусвайс он решил оставить на память и сунул в карман. Где ж она?.. На море было ничего не видно. Уплыла? Вскарабкалась на утёс? Спряталась под одной из лодок? Следы на песке не могли дать подсказку — на пляже следов всегда слишком много. Он оглянулся, осмотрел пляж, воду, тропу, не находя ничего, что помогло бы принять решение — и вдруг уловил движение высоко на утёсе. Саша резко вскинул голову и успел заметить — несомненно, силуэт женский. Он даже не приметил точно, где — кажется, на стене — а она уже скрылась. Вот она где — оставила вещи, чтобы заманить его в море… Саша осклабился, бросил сумочку, вскарабкался на тропу и побежал на утёс.

Пули обрушили стекло веранды острым дождём, и Герман прыгнул сквозь этот ливень, сжимая одной рукой подушку от кресла, второй — суя пистолет в кобуру. Подушка защитила его от падающих осколков; Герман бросил её, метнулся к железной ограде и перелетел на дорогу одним прыжком. Случись кому-то его увидеть, свидетель бы и не понял, что это движется человек, а не спасается бегством зверь. Надёжная, как всегда, мультисенсорная маска уже начертала алую линию кратчайшего пути к утёсу. Герман притомозил, чтобы взломать ключом-оверрайд первый попавшийся припаркованный мотоцикл, и, всем телом толкнув машину вперёд, взлетел ей на спину. Колёса влились в виртуальную ариаднину нить; миг — и Герман, вписавшись едва-едва в поворот, нёсся по тёмной улице к белой статуе Посейдона и нимфы. Какое счастье, что ночь, на улице ни души! Мотор грохотал по безмолвному, словно подводному городку, предупреждая противника, кем бы он ни был, что кавалерия уже в пути. Ничего… Добросовестная машина легла во второй поворот — мимо скульптуры, банков — крови и чьей-то смерти на самом пороге пивной — в третий, мимо кинотеатра в аллею дерев и цветов. Тонкая ветка задела Германа по щеке, рассекая кожу, но он не почувствовал боли. Оком самой высокой камеры он мельком увидел кого-то — врага? — бегущего на утёс, к вершине. Его чёрный плащ развевался, как у вампира. Человек скрылся за поворотом. Герман и не подумал его преследовать. Он доверял системе — воеводе Арсеньеву, Йону Торнеа и даже этому морю. Затормозив, резко вывернул руль, перемахнул деревянный мостик на пляж и какую-то долю секунды спустя врезал по тормозам, взмёл песок, сиганул, подчиняясь инерции, в воздух, в длинное сальто, и приземлился в моторной лодке.