А. Кокоулин - Северный Удел

Чтобы Кольваро когда-нибудь сдавались? Нет, ребята, мне еще грызть, мне еще кое-кого надо… тварь ползучую…

Вереск цеплял волосы. Пальцы правой занемели. Левая и так была ни к черту… Но ноги-то мне на что? Каблуками — ать-два, и вытолкнуть тело.

Всю бороду заляпал слюной.

И раз! И р-раз! Под лопатками продавилось, скрипнуло дерево. Это я, кажется, выбрался на настил у склада. Вот и ладно. Теперь передохнуть.

Я кое-как приподнял голову, осматривая грудь.

Не срастается. Края разреза дышали жаром. Жилки, что ж вы, непослушные… Ах, гуафр, что-то совсем ничего не могу. Смешно, кровь не остановить. Скажи кому…

А кому сказать?

Какая забавная история со мной приключилась! Вы слышите, господа? Николай Федорович, Георгий, Майтус? Матушка?

Никого.

Лошади бегают. Лошади живые и потому быстрые. А я чем не конь? Видели копыта жеребца Бастеля? Ну-ка!

Я попытался еще раз толкнуться ногами, но тело уже не слушалось. Телу хотелось покоя, и никуда, и ничего, и кому надо, пусть сам, сам…

Из короткого черного забытья меня вывел близкий треск доски. Кто-то встал рядом со мной, наклонился, проверил жилку на шее.

Я не смог даже повернуть голову.

Терст? Разве это может быть Терст? Терст убит.

Неожиданно меня дернуло, приподняло, потащило. Синь неба сменилась складскими перекрытиями.

— Кто… кто ты? — прошептал я.

— Молчи, — сердито выдохнул тащивший. — Береги силы.

Этот голос я помнил с детства. Строгий, чуть похрипывающий голос Аски Кольваро, моего пропавшего отца.

— Не бережешь ты себя, — сказал мне отец, когда я очнулся.

Пока я валялся в беспамятстве, он вырезал из меня пулю и суровыми нитками зашил грудь. Также он обмазал меня с шеи до живота вонючим жиром, от которого горела и чесалась кожа.

Свеча освещала его похудевшее лицо, отросшие седые волосы, накидку с капюшоном.

— В тебе всегда был высок авантюрный дух, — проворчал он, поднося к моим губам плошку. — Пей.

Я с трудом сделал несколько глотков.

Отец кивнул, опустил невесомую ладонь на мой лоб.

— Жар почти спал. Еще когда ты сбежал на «Касатку», я понял, что спокойной жизни у тебя не будет. А матушка хранила все твои письма, знаешь? Целый ящик в секретере был выделен под эти короткие, редко когда в пол-страницы писульки. Что бы тебе писать чуть длиннее? Анна с Мари выдумывали ужасы между строчек и сами же рвались выручать тебя из этих своих фантазий.

— Их нет, — сказал я. — Ни Мари, ни…

У отца горько сомкнулись губы.

— Я знаю, — сказал он, помолчав. — Я слышал их смерть.

Я посмотрел на его подрагивающие худые пальцы, на грязь, застывшую на щеке. Горло мое стиснуло.

— Пап, я не смог, — выдавил я. — Слышишь?

И зарыдал, содрогаясь.

Боль и бессилие мои прорвались слюной, хрипами и слезами. Сквозь тонкий плед лопатки бились о каменный пол.

Я кричал и рычал, и звал всех по именам. Вина терзала меня, боль терзала меня. А смерть удивленно скалилась издалека и не понимала, почему я все еще живой.

Я и сам не понимал.

Вокруг пустота, а я жив. В памяти лица, слова, улыбки. Дорогие, знакомые, близкие.

Отец отворачивался и утирал глаза. Но молчал, только пальцы его тискали мою руку. Потом я выдохся. Выскулил, выревел все. Солью напитал виски. Все, сказал себе, все, хватит, вернуть никого нельзя, а остановить еще можно.

Значит, встану и остановлю.

— Помоги мне сесть, — попросил я отца.

— Эх, — вздохнул он, — вечно ты куда-то спешишь.

Оказалось, что мы находимся в небольшом, обшитом досками коробе под складом. Когда отец прислонил меня к стене, от макушки до низкого потолка не смогла бы пройти и ладонь. Короб узким ходом тянулся в сторону реки, и в темноте были слышны ее бурление и плеск волн. Огонь свечи все время тянуло туда.

— Это еще при твоем деде сделали, — сказал отец, чуть подсветив дальний угол, в котором обнаружились несколько бочонков. — Был у него управляющий. В устье на островах били нерпу, жир закатывали, а тот оформил при верфи тайничок. Жир, видишь ли, считался чудодейственным.

Я мазнул ладонью по груди.

— Этот?

— Этот, — отец прислонился к стене рядом. — Хочешь?

Он протянул мне несколько полосок вяленого мяса. Я взял. Несколько минут мы жевали полоски, запивая водой из отцовской фляжки.

Мне пришло в голову, что он неплохо подготовился. Запасы, возможно, делал Майтус, еще до того, как поехал встречать меня.

— Почему ты здесь? — спросил я.

Отец хмыкнул.

— Здесь я решил ждать тебя и армию. Дождался только тебя. Армию ты умудрился растерять по дороге.