А. Кокоулин - Северный Удел

Гуафр!

Что там дальше?

Я с трудом сфокусировал зрение на голубеющем в двадцати шагах пятне.

Оскольский надел мундир? А-а, нет, это он поднял жандарма, которому досталось по голове моим «Фатр-Рашди». Вдвоем они стаскивают трупы к стапелю. Не понятно, зачем только. Разве что сплавить потом по реке.

Рука очередного мертвеца, соскользнув, огладила мелкий вересковый цвет.

Небо. Солнце. Кровь моя, как хочется выбросить все из головы, все смерти, все убийства, «пустокровников» и силу, которая придет или не придет, и просто лежать, слушая шелест вереска, мельтешение жучков, басовитые пролеты шмелей.

Впрочем, это не я, это усталось думает за меня.

Ничего-ничего. Когда-то, во время царь-шторма на «Касатке» и влитой в меня Йожефом Чичкой кашасы, проблевавшемуся, мне тоже казалось, пропади все пропадом, чайки с их криками, соленый ветер, звенящие под брызгами ванты, не хочу, наглотался, оставьте, не трогайте меня, пусть качают и шумят волны, рвутся паруса, и сама Ночь Падения опускается на корабль — вот она, граница моих возможностей.

А через склянку я уже висел на фор-брам-рее и боролся с ветром за брамсель, грозящий сломать мачту.

Разве я изменился?

Ничуть. Давай, Бастель, давай. Ты рядом с разгадкой. А где-то рядом с тобой находится Ша-Лангхма, и тварь со своим кровником Мальцевым ждет-не дождется Шнурова. Ты же хочешь понять? Зря ты потерял все?

Оскольский с безымянным жандармом пронесли мимо Тимакова.

— А где этот… Ерема? — нагнал их мой вопрос.

— Вы ему висок проломили.

— Зоэль не трогайте пока.

Оскольский кивнул.

Я порылся в карманах Шнурова и выловил несколько коротеньких патронов для своего пистолета. Переломил «Гром заката», зарядил оба ствола.

Палец. Игла.

Жилки вяло проникли в густеющую кровь мертвеца.

Штурм поместья. Шнуров прячется от стрельбы за холмиком у ворот, у крашенной будки, где мне впервые встретился Штальброк, там же, усевшись за раскладным столиком, рассматривает какие-то бумаги Мальцев. Свет лампы над ним тускл. Мальцев щурится.

Рядом с ним неподвижно стоят трое. Темнеет карета, стащенная с дороги в кусты. Отблески костров ложатся вокруг.

«Смотрите-ка! — восклицает Мальцев, щелкая ногтем по одному из листков. — К нам пожаловал Егор-Огол Муханов, целый штабс-капитан. Не спит Тайное».

«Мы чуть не проспали», — цедит Шнуров.

«Ну, было бы удивительно, если б за восемь месяцев Терст не напал на наш след. Тем более, что счет „пустых“ перевалил за сотню. Контролировать тяжело, того и гляди сорвутся на ком-нибудь достаточно высокой крови, а уж прятать… — Мальцев давит усмешку. — Впрочем, все это уже не имеет значения, мой друг. Мы побеждаем, слышите? Стреляют значительно реже. Скоро и нам идти».

«Ну, да», — соглашается Шнуров.

Ноги несут его в низинку, руки загибают ветки осинок, в темноте проглядывает огонек, а затем открывается полянка. Там копают яму, четыре мертвеца — три жандарма, один — в простом крестьянском — лежат у ямы рядком.

Шнуров сплевывает…

Жилки расщепили картинку, проникли глубже. День, два, неделю назад? Высветилась простая бревенчатая изба с низкими окошками, чистый стол посередине, лавка, осколок зеркала на подоконнике. За окном — наливающееся светом утро.

Шнуров смотрит наружу, на грядки, подходящие в самой избе, на стрелки лука, уже изрядно пожелтевшие.

Из закутка в глубине появляется Мальцев, ставит на лавку непременный саквояж.

«Ну, что, мой друг, — спрашивает он, — приступим? Вы готовы?».

«Готов», — кивает Шнуров.

Мальцев закатывает рукава дорогой сорочки, скрипучими половицами шагает к двери и, приоткрыв ее, высовывает в щель голову.

«Заводите».

Подталкиваемый «пустыми» в избу несмело заходит белобрысый мальчишка лет двенадцати, испуганный, озирающийся, в большой, видимо, отцовской рубахе и в портках с обтрепавшимися штанинами.

«У-у, брат, — подхватывает его Мальцев, — что-то ты совсем бледный. Страшно что ли?»

«Вы ж меня резать будете», — хрипло отзывается мальчишка.

«Тю, — смеется Мальцев, — брехня какая. В медицинских кругах это зовется операцией. Ты же хочешь стать сильным?»

Мальчишка судорожно выдыхает.

«Хочу».

«Тогда снимай рубаху и забирайся на стол».

«Ложиться?»

«Да, на спину».

Пока мальчишка стаскивает через голову свою одежку и, запрыгнув на столешницу, умащивается на выскобленных до белизны досках, Мальцев деловито копается в саквояже. На приступке перед Шнуровым появляются закупоренная клемансина, длинная игла, больше похожая на шило, чистая тряпица, чашка и скальпель.