Павел Буркин - Краденая победа

— Нет, матушка, самый обычный. Там темесцы в людей стреляли, а ребеночек на землю упал. Я и подобрала…

— Слушай, доченька, мне твои ужимки надоели. Хочешь, чтобы я расспросила твою ненаглядную Субашини при помощи плетки? Но потом я ее вышвырну за дверь, и все.

— Не надо, матушка, — забеспокоилась Лачи. — Лучше меня… Она ни в чем не виновата…

— А в чем виновата ты?

— Тоже…

— Ой, не ври, дорогуша. Так вот, считаю до трех, когда я произнесу «три», твоя Субашини отправится ублажать всякую голь на улице. Раз. Два.

— Хорошо, расскажу. Только не говорите потом никому, иначе все мы…

— Короче! — бросила Падмалати, сплевывая. — Что мнешься, как последняя…?

Лачи вздрогнула, из глаз, размазывая подводку, потекли слезы. Все напряжение, копившееся в эту безумную ночь, прорвалось со слезами. Она устало опустилась на прохладный мраморный пол — казалось, ноги перестали ее держать. Потом вскочила, наклонилась к «тетушке Падмалати» и горячо зашептала что-то в самое ухо. В отличие от Субашини, Падмалати выслушала все, не переменившись в лице, только выдохнула в лицо дочери кальянный дым.

Женщина не верила, что дочь, когда-то очень боявшаяся даже клиентов (на самом деле ничего страшного, красивая женщина любого в бараний рог согнет, надо лишь никогда, ни на миг об этом не забывать), решится на такое. «Ей хватило мозгов не тащить царского сынка в открытую, но не хватило — вообще не лезть в драку властителей! — вертелось в голове у Падмалати. — Нет, ребенка мы, конечно, не выдадим, пока не поймем, кто победил во дворце. А потом, если победит законный правитель, вернем открыто. Расскажем правду. Дурочка не понимает, что шнурок свидетельствует в ее пользу. А если победят мятежники? Тогда дождаться, пока в заведение пожалует чужеземный купец… Или лучше в храм? В любом случае, тут царевичу не место».

— Ты уверена, что это он?

— Матушка, сами посудите, зачем душить ребенка, если он не царский сын?

Верно, девка не такая глупая, как кажется. Но плетка сделает ее еще умнее. Да это и справедливо: «гостей» было невпроворот, у каждой девчонки их по дюжине побывало, у кого и больше. А Лачи шлялась невесть где, от работы отлынивала. Не всыпать ей сейчас — остальные будут думать, что маменькиной дочке все можно.

— Ты права. А теперь подумай, что будет, если во дворце узнают, что ты учудила. Уже думала об этом, верно? Ну так вот, самое большее, что я могу с вами всеми сделать — хорошенько всыпать и выкинуть на улицу. А эти затащат в подземелья и будут пытать неделями, а то и месяцами. Потом казнят. Поняла? Казнят! Всех!!! Знаю, ты хочешь сыночка — но ребенка мы тут не оставим. Оставить тут мальца — подставить всех. Надо передать его какому-нибудь чужеземцу, пусть хоть темесцу — и все…

Лачи вздрогнула, будто от удара. Падмалати была груба, порой жестока, и уж точно хитра и цинична. А какой еще она могла быть, если первый клиент пришел к ней в двенадцать лет, а до того не раз видела, что проделывали с ее матерью? Но при всем том она была справедлива — и никогда не забывала о том, кто ей Лачи. И, хотя Падмалати не раз доводила ее до слез, не позволяла никаких поблажек по сравнению с другими женщинами заведения, Лачи всегда могла на нее рассчитывать. Впрочем, как и остальные — не случайно все куртизанки ее неподдельно уважали и даже, как ни странно, любили. Если с кем-то из подопечных случалась беда, Падмалати в лепешку расшибалась, а помогала. Но сейчас Лачи стало страшно: если мать не замечает этой опасности…

— Мам, а ведь если мы расскажем о ребенке такому купцу, он все поймет. Ты уверена, что он не помчится на нас доносить — хотя бы ради денег?

А ведь это не дочь идиотка, а мать. Не заметить такого! «Старею, дурею…» Падмалати поперхнулась дымом, закашлялась… и ласково коснулась щеки единственной дочери. Единственной выжившей дочери.

— Далеко пойдешь, глядишь, и будут когда-нибудь называть этот дом «Цветником Лачи». Ты права, сейчас нельзя дергаться. Ладно, оставь Нара…

— Према, мам, Према…

— Према? Имя подходящее. Сойдет. Так вот, оставь его себе, но — слышишь?! Никому. Не. Показывай! И не говори о нем при клиентах. Лучше пусть он вообще не живет в твоей комнате, поняла? Хотя бы первые год-два, пока все не успокоится.

— Спасибо, матушка!..

Едва она вышла — как нос к носу столкнулась с Субашини. Подруга дожидалась в прихожей, сгорая от нетерпения. Увидев Лачи, Субашини накинулась на нее с одним-единственным вопросом.

— Ну как? Что она сказала?