Павел Буркин - Последний Храм

Договорить церковнику не дали: зал взорвался одобрительными криками и аплодисментами. Джустиниани их понимал — все-таки страшно открыто бросать вызов церкви, так легко доиграться до отлучения. А еще страшнее быть зачинщиками такой войны. Но как только Лиутпранд согласился пойти на уступки, а с церковниками схватился кто-то другой…

Когда аплодисменты стихли, слуги снова внесли в зал урну с камнями для голосования. Советники разбирали камни быстро, не колеблясь, и даже на глаз дож видел, какое решение перевешивало. В «белой» урне местами обнажилось дно, в то время, как в «черной» их количество почти не убыло. Еще предстояло посчитать количество голосов, поданных за и против, объявить о принятии решения — но юристы-писари уже скрипели перьями, набрасывая черновик законопроекта, приказ по дивизии и кораблям десантной флотилии и — впрок — положение о временной администрации Медара.

«Ну вот, все и кончилось, — подумал дож. — Проклятье, сегодня не поспишь…» Только теперь он вспомнил, что до рассвета осталось не больше четырех часов, а ведь надо затемно поднять войска и экипажи и до рассвета вывести корабли из гавани. И отправить гонцов в остальные места расположения дивизии. И подготовить Советников к тому, что все-таки придется принимать рискованное решение по аннексии Медара. Впрочем, последнее может подождать, и без того на всю ночь хватит работы.

Афандис вернулся домой под утро. Не в опостылевшую казарму Третьего Тельгаттейского полка, а именно домой: ему повезло до Огненной Ночи жить на окраинной улочке Нового города. Когда-то, кажется, много лет назад, из этого дома его забрали по надуманному обвинению — потому что кому-то из приспешников Клеомена приглянулся его дом и его жена. Увы, он не застал гада дома. Прихватив то ли пленницу, то ли любовницу, подрядчик Примаса успел сбежать в военный порт. Он, наверное, думал, что сумел обмануть судьбу и сбежать, увозя все, чем некогда владел Афандис. Вплоть до того момента, когда всех там накрыла исполинская волна. Тем, что от него осталось, наверняка уже позавтракали рыбы.

Афандис вздохнул. Все надо начинать сначала, как на пустом месте. А ведь уже пожизни позади, и никогда не изгладится из памяти пережитое…

Но последние дни Афандис был рад уже тому, что не увезли кровать. Впрочем, она не пригодилась: стоило присесть на найденный в руинах стул и устало прикрыть глаза, как недавний мятежник провалился в тяжелый, черный омут сна без сновидений.

Он проснулся изрядно отдохнувшим — оказывается, на улице был уже вечер, и огромная, вполнеба, заря полыхала начищенной медью. В батальоне их бы снова подняли ни свет ни заря, начальству ведь плевать, отдохнули ли проклятые отступники. Пусть-ка помучаются лишний раз, глядишь, и скостит им Единый еще грешок. Как, все-таки, хорошо, что с этим покончено. Начинается новая жизнь, жизнь свободного города.

Хотя они управляли городом уже несколько суток, первая суматоха схлынула и стало возможным спать дом, многое еще не ясно. Как поведет себя Темеса, где обустроить оставшихся без крыши над головой, раненых в бою и изувеченных стихией, куда девать немногих уцелевших язычников, на которых церковники наверняка захотят выместить злобу? Увы, невозможно вернуться на четыре века назад и провозгласить восстановление старой веры. Это бы означало войну со всем миром, а Медар итак потерял за огненную ночь не меньше четверти населения. Итак сделано немало. Больше никто не будет доносить, предавать и арестовывать. Но как этого достичь — еще предстоит решить.

Поморщившись, будто пришлось прикоснуться к тухлятине, Афандис натянул мундир церковного воинства. После всего, что пережито в ту ночь, казалось, что тем самым он плюет на могилы погибших и убитых. И на тех, кого вытащили из тюремных подземелий, когда, наконец, сломили сопротивление осажденных. Но другой одежды все равно не было, а помародерствовать в развалинах, или раздеть какой-нибудь из тысяч трупов он как-то побрезговал. Ничего, все, кроме смерти, поправимо. Только бы в городе настал мир.

Стук в дверь заставил по привычке вздрогнуть. Афандис усмехнулся: старые страхи так просто не изжить. Но все-таки нашел в себе силы подойти к двери и отодвинуть засов. Нет, господа в черных мундирах, будем надеяться, не вернутся. По крайней мере, в ближайшие дни.

Это и правда были свои. Лендгрейв, Гердис, Сагони и Мелина — еще несколько часов назад жалкие изгои и опасные бунтовщики, а теперь… Теперь, считай, правительство оставшегося бесхозным огромного города. Они выглядели осунувшимися, с красными от бессонницы глазами, и совсем не напоминали победителей, к ногам которых свалился полумиллионный Медар.