Филип Пулман - Янтарный телескоп

– Значит, вот как это должно было случиться! – изумленно откликнулась Серафина. – И теперь мы спасены – вернее, будем спасены, когда ангелы заполнят гигантскую пропасть в подземном мире.

Она рассказала Мэри о бездне и о том, как сама узнала о ней.

– Я летела высоко, – объяснила она, – искала, где приземлиться, и встретила ангела – ангела-женщину. Она выглядела очень странно – старая и молодая в одно и то же время, – продолжала она, позабыв о том, что сама производит в точности такое же впечатление на Мэри. – Ее звали Ксафания. Она о многом мне рассказала… Например, о том, что вся история человечества была историей борьбы между мудростью и глупостью. Она и другие ангелы-мятежники, сторонники мудрости, всегда старались дать умам свободу; Властитель с его церквами всегда пытались держать их в плену. Она привела мне уйму примеров из моего мира.

– Я тоже могу привести много примеров из моего.

– И по большей части мудрость вынуждена была действовать тайно, нашептывая свои советы, прячась, точно шпион, в укромных уголках, тогда как во дворцах и храмах распоряжались ее враги.

– Да, – подтвердила Мэри, – и это мне знакомо.

– И эта борьба еще не закончена, хотя силы царства встретили сопротивление. Они перегруппируются под началом нового командира и вернутся более сильными, чем раньше, а мы должны быть готовы отразить их натиск.

– Но что произошло с лордом Азриэлом? – спросила Мэри.

– Он сразился с Регентом царства, ангелом Метатроном, и поверг его в бездну. Метатрон исчез навсегда. Но и лорд Азриэл тоже.

У Мэри перехватило дыхание.

– А миссис Колтер?

Вместо ответа ведьма достала из колчана стрелу. Она выбирала ее не торопясь – самую лучшую, самую прямую, прекрасно сбалансированную.

И переломила ее пополам.

– Как-то раз в моем мире, – сказала она, – эта женщина на моих глазах пытала ведьму, и я поклялась, что пошлю эту стрелу в горло мучительнице. Теперь я уже никогда не смогу выполнить свою клятву. Миссис Колтер пожертвовала собой вместе с лордом Азриэлом, чтобы уничтожить ангела и сделать мир безопасным для Лиры. По отдельности им это не удалось бы, но вдвоем они победили.

– Как же мы скажем об этом Лире? – огорчилась Мэри.

– Подождем, пока она спросит, – ответила Серафина. – Может и не спросить. В любом случае, у нее ведь есть тот прибор с символами – он сообщит ей все, что она пожелает узнать.

Некоторое время они сидели в дружелюбном молчании; звезды медленно двигались над ними по привычному кругу.

– Ты можешь заглянуть в будущее и сказать, чем они станут заниматься? – спросила Мэри.

– Нет, но если Лира снова отправится в свой мир, я буду ей верной сестрой до самой ее смерти. А у тебя какие планы?

– У меня… – начала было Мэри и поняла, что до сих пор толком об этом не думала. – Наверно, мое место все же в родном мире. Хотя мне будет жаль покидать этот: я была здесь очень счастлива. Пожалуй, счастливее, чем когда бы то ни было.

– Что ж, если ты и вправду вернешься домой, помни, что у тебя есть сестра в ином мире, – сказала Серафина. – И я тоже буду об этом помнить. Мы увидимся снова через день-другой, когда придет корабль, и еще поговорим на пути домой; а потом расстанемся навсегда. А сейчас обними меня, сестра.

Мэри так и сделала, а потом Серафина, оседлав ветку облачной сосны, поднялась в небо. Мэри смотрела, как она летит – над камышом, над болотами, над грязевыми равнинами, над пляжем и над морем, – пока не потеряла ее из виду.

Примерно в это же самое время одна из больших синих ящериц наткнулась на тело отца Гомеса. Вчера вечером Уилл с Лирой вернулись в поселок другим путем и не видели монаха, поэтому он лежал там же, где его оставил Бальтамос. Ящерицы в этом мире питались падалью, но были кроткими и безобидными созданиями; по древнему негласному уговору с мулефа им дозволялось забирать всю найденную мертвечину после наступления темноты.

Ящерица утащила тело священника к себе в нору, и ее дети наелись досыта. Что же касается винтовки, то она так и лежала в траве, куда положил ее отец Гомес, постепенно превращаясь в ржавчину.

На следующий день Уилл с Лирой снова отправились на прогулку; они говорили мало, им просто хотелось побыть вместе. Вид у них был ошеломленный, точно они никак не могли опомниться после какого-то радостного потрясения; двигались они медленно и почти не замечали ничего вокруг.