Татьяна Любушкина - В лабиринте миров

— Нет ненависти. Нет ревности.

Я снова и снова повторяла эти слова, едва размыкая губы и где-то глубоко, в моей голове заиграла тихая музыка, раздался мелодичный смех и перед глазами закружились, тонкие фигурки: тёмная и светлая и между ними не было ненависти, не было ревности, только лишь одно безграничное доверие и любовь.

Руки Валентины стали тяжелы и горячи так, что я почувствовала нестерпимую боль. Тени мои вихрем поднялись с земли и закрутились в тугую спираль, смерчем сметая с земли всё то, что не принадлежало этому умирающему миру. Огонь полыхнул в окнах дома, послышался звон разбитого стекла, осколки разлетелись, срезая, словно бритвой тяжёлые ветви сосен. Послышался женский крик. Дом заходил ходуном, топот и гомон сотрясали его. Рухнула стена деревянного флигеля, искры столбом взметнулись вверх, окрашивая небо в багряный цвет. Раздался бой часов, хриплый, надорванный пламенем: один удар, два…

С третьим ударом гибнущая реальность сжалась, до размеров улицы, двора, дома… полотно гаснущего мира лопнуло, разлетаясь рваными лоскутами, и мы вылетели, подхваченные тенью, прямо в ослепительно белый, запорошенный девственно чистым снегом мир живых людей.

Я сидела на верхушке сугроба и в лицо мне тыкалась мохнатая и колючая ветка сосны. Я вздрогнула и торопливо посмотрела вокруг. Нет, это были не те сосны. Проклятый дом генерала Зотова исчез навсегда, а я находилась во дворе обычного деревенского дома, обнесённого покосившимся, чёрным от времени забором. От дома к калитке вела узкая, тщательно расчищенная от снега тропинка, на которой, испуганно озираясь, стоял Август. Книга о Карле Великолепном по-прежнему была в его мохнатых руках. Увидев меня, он ощерил свою физиономию подобием улыбки и тотчас отвернулся, принимая деловито-озабоченный вид. Кажется, он уже подумывал, как слинять. Не нравились ему приключения последних сорока лет жизни.

За моей спиной послышалось тихое оханье и короткий всхлип. Я обернулась. Настя в летнем, коротком платьишке выбиралась из сугроба, испуганно озираясь и стуча зубами от холода. Она хотела что-то сказать, смахивая налипшие снежинки с побелевшего от холода лица, но не смогла. Тело её стало таять, приобретая невесомость и тёмный дымчатый окрас, а затем оно порхнуло вверх, и исчезло. Только ямка в сугробе напоминала о некой девочке Насте, прожившей долгую жизнь, только ради одной цели: изо дня в день карать тех, кто причинил ей боль много лет назад.

— Полетела к своей хозяйке, — мелодичный голос раздался слева от меня. — Как-то они встретятся?

По другую сторону разлапистой сосны, беззаботно покачивая точёной ножкой, обутой в изящный сапожок, сидела девушка. Не девушка — Снегурочка. Мороз и сугробы нимало не беспокоят её. Белоснежная короткая шубка небрежно распахнута, яркий голубой шарфик бережно охватывает тонкую шейку. Из-под меховой шапочки, струятся белокурые локоны. Гладкие щёчки девушки раскраснелись, синие глаза излучают веселье, а подвижные губы готовы в любую минут расхохотаться. Неужели это…

— Валентина, — девушка скатилась с сугроба, словно с горки и расхохоталась, присаживаясь передо мной в реверансе. — Не узнала?

Она закружила в танце на узкой дорожке, поскользнулась, на подвернувшейся ледышке и упала, снова заливаясь хохотом от собственной неловкости. Я смотрела на неё, как заворожённая.

— А это… ну, шубка там… откуда?

Почему-то этот вопрос беспокоил меня больше всего.

— Это? — Валентина недоумённо оглядела себя и снова рассмеялась. — Ах, это! Ты и вправду всё забыла?! У меня не много талантов, до тебя мне далеко, но красивая одежда, украшения!.. — Валентина мечтательно прикрыла глаза. — Всегда были моей слабостью. При любых обстоятельствах я умею трансформировать самый незначительный предмет в нужную мне вещичку. Например…

Валентина слепила снежок и кинула мне в руки.

— Лови!

Я схватила комочек снега и… у меня в руках лежали нежнейшие, вязанные рукавички. Мягкие, пушистые, они так и просили надеть их!

— Нравятся? Забирай! Я тебе сейчас тоже шубку сделаю. Не замёрзнем!

Я посмотрела на свои поцарапанные в схватке с Николаем-Литтусом ладони, помяла полу бабки Вериной куртки и буркнула.

— Да ладно. Мне и так сойдёт. Не холодно.

Валентина пожала плечами, и рукавички высыпались из моих рук струйкой холодного снега.

Хлопнула калитка.

Август юркнул за угол дома, бросив книгу Звездочётов, а мы с Валентиной остались стоять на месте и в первую минуту не могли разглядеть тех, кто вошёл на заснеженный двор. От калитки бил такой сноп ярких разноцветных искр, что мы зажмурились.