— Пива хочешь? — неожиданно предложил колдун.
Пашка сглотнул, но покачал головой:
— Не. Ну его.
— Правильно, — одобрил Грим. — Тогда и я не буду.
Со звоном и бряцаньем сдвинул банки подальше.
— Ты смотрел «Формулу любви»?
— Смотрел, — поморщился парень. — Нуднятина. И так всё было понятно сразу. Не люблю про любовь.
— Да, тебе сейчас пожёстче подавай… А знаешь, Бальзамо ведь так и не понял ничего…
— Кто? — растерялся Пашка, смутно поняв, что не про бальзамы речь.
— Так звали одного моего предка. Но в России его помнят как Алессандро или Джузеппе Калиостро.
— Он был твоим предком?! Да ладно! — парень встрепенулся в предвкушении интересного. Да ещё и от Грима, который до простого разговора с менестрелем снисходил всего раз пять…
— Я помню всю его жизнь, его стремление вырваться за стены богословских школ, узнать новое в своих способностях… и в нашей клятве. Он первый и единственный, кто вернулся в Египет. Хотел разузнать подробности этой клятвы или избавиться от неё… Точно пива не хочешь?
— У-у, — помотал головой Пашка. — А что за клятва?
Грим понял, что сболтнул лишнего, гневно зыркнул на Пашку. Тот заёрзал от смущения и нетерпения.
— Ну, ладно, не клятва. Но у него что-нибудь получилось?
— Угу, — помрачнел колдун, — получилось… навлечь на себя преследование и клеймо шарлатана. И пожизненное заключение… Нет, он создал свою… нашу Египетскую масонскую ложу, куда собрал всех дальних родичей. Но они ему не помогли: магия и клятва передавались только ему, по прямой линии. Он только дочку свою внебрачную туда не звал: 18 век, дамы были лишь красивым дополнением мужчин — официально. Её звали Лоренца, как и его будущую жену. Она осталась с матерью в Германии, потом удачно вышла замуж за такого же внебрачного сына Анны Марии Эккарт — Карла фон Эккартсгаузена. Приворожила, в общем, ведьма же. А этот Карл был церковным мистиком, но свёл тестя с немецкими и русскими масонами — очень денежными товарищами…
— А он сам что умел?
— Кристаллы выращивал — но это химия. Духов вызывал — ну это простая ментальная магия, это и я могу. Правда, пока только на одного человека, не на толпу.
— Ух ты! А моих родителей мне покажешь? — загорелся Пашка.
— А ты их помнишь?
— Нет.
— Тогда не покажу, — остудил его Грим. — Могу, конечно, кого-нибудь придумать, но это будет ложь. Если бы ты помнил — сам бы дорисовал в воображении. Когда человек помнит своего умершего — сам его и нарисует, иногда круче всякой магии…
— Жалко, — всё заметнее сникал менестрель и усердней болтал ногами, теряя интерес к рассказу.
— А ведь благодаря ему ты жив! — выдал Грим последний козырь.
— Ш… что?!
— Тебе эльф рассказал, что тебя такой-сякой водой полили, йогуртом заправили — и ты снова двухлетка? Это была подстраховка. А Джузи умел молодость возвращать.
— Тогда почему ты же ты никому не говоришь, как? Ты же можешь прославиться, разбогатеть!
— М-гу. Джузи тоже хотел прославиться, разбогатеть. И даже прославился и разбогател. Только слишком: объявили его мошенником, чернокнижником, заставили каяться, сожгли вещи (в том числе и дневники — вот я и подстраховывался) и упекли на пожизненное…
— Но мы в цивилизованное время живём, экстрасенсов и магов любим…
— Да, — скривился Грим. — Но ты же понимаешь, что это шоу. И до поры до времени меня тоже будут любить. А потом у меня кончатся деньги на бесполезную саморекламу, и меня запрут на пожизненное в каком-нибудь НИИ — для опытов.
— И что, он не сбежал? Он же колдун!
— Ни левитировать, ни по пространству-времени прыгать мы с ним не можем, — развёл руками Грим. — Ты вот на гитаре играешь — и играй. На скрипке не умеешь.
— Но я могу научиться! — принялся петушиться менестрель.
— Так и я могу… наверно… лет через 400–450, - он доверительно наклонился к собеседнику. — Пива хочешь?
— Нет, я же сказал.
Но Грим не слышал ответа, дотянулся, почти улёгшись на стол, открыл, отхлебнул.
— Я помню, как он сидел в замке Сен-Лео, в колодце, вход в который существовал только в потолке. Вот и не сбежал… А я теперь ненавижу этот наш портал с «прожектором» под потолком.
Гриму надоело развлекать Пашку, внимание которого приходилось с таким трудом удерживать на каждом повороте сюжета. И это несмотря на авторитет. «Распустилась молодёжь!»
К столу приблизился ещё один человек. Грим сверху вниз протянул ему свою банку. Тот отхлебнул.
— Знаю-знаю, Гримыч. Ты мне ещё раз расскажешь про своего немца.
Читать дальше