Андрей Трегубов - Могло быть и так, или Эльфы тоже люди

— Нет, это я сам сказал.

— Она снимала с тебя слепок ауры, — спокойно сказал Лорешинад. — Только после этого она мош-жет ис-зменять твои эмоции. Наван долш-жен об этом с-знать.

— А если не знает…

— Ну, он же пока ничего не сделал, — резонно ответила Хельга. — Значит, и не планирует. А Тель проснётся и сама ему всё расскажет. В конце концов, не ты её целовал, а она — тебя…

— Смотрите, смотрите, белочка! — раздался жизнерадостный вопль Рины. — Чёрная — и осенью. Странно…

Она поманила макарониной белку, сидящую на подоконнике снаружи. Форточка была открыта настежь, но зверёк проигнорировал этот факт и сбежал.

— Не хочет она с тобой фоткаться и давать тебе автографы, подруга, — веселилась Хельга.

— А это белка Навана, кстати, — ещё сильнее сдулся Пашка.

На него было до смеха жалко смотреть.

Эстелиель снова вылетела из замка. Была ночь. Вернее, уже ранний рассвет. От тишины закладывало уши, и было слышно собственное сердце. Её подгоняли не слова, но ощущения слов:

— Поиграем, марионетка?..

Жуть в лощинах леса. Жуть в отражениях речушек.

— Поиграем по моим правилам. Впрочем, как и с каждым из вас…

Небольшая запруда на горной речке. Рассвет уже близко, но солнца не видно. Тишина, звенящая и жуткая. На берегу стоит Влад. Смотрит на воду. Неторопливо бросает туда камешки, наблюдая за каждым погружением. Зеркальная гладь, покрытая монетками жёлтых берёзовых листочков, отзывается брызгами и кругами, по ней идёт рябь.

Тель хочет сказать ему, что она здесь и не надо беспокоить воду. Но он не слышит. Приблизиться она тоже не может. Вроде, попала в его сон, но что-то не так.

За ними наблюдает белка. Чёрная белка, Даймоника, но в животном обличье, хотя во снах всегда была человеком. Движения Навана механические, он не видит ни Тель, ни белку.

Начали щебетать ранние птицы, мир просыпался, умытый свежестью осеннего утра. Подставлял солнечным лучам ветви, ещё уцелевшую листву, только что раскрытые глаза.

Белка наблюдала за Наваном неотрывно, бесчувственно, как за чужим.

Тель начала приближаться к Владу. Как сквозь воду, тяжело, трудно, неестественно. Позвать не могла. И он не видел.

Между ними начало клубиться облако. Тёмная серость депрессии, бессонницы, скуки, отчаяния, боли. Всего того, что сопровождает Смерть. Этот туман было странно видеть здесь, перед милым осенним рассветом. Нет, жутко было его видеть здесь.

Туман собирался в собачью фигуру. Тель сперва обрадовалась, надеясь увидеть Грима. Но большая, по пояс собака смотрела на Навана угрожающе. Начала рычать…

— Фрида! — опомнилась Тель.

Ни собака, ни Наван не реагировали. Московская сторожевая с гулким рыком надвигалась на парня. Он заметил её и стал отступать… Гнетущий ужас обрушился на Тель. И чем сильнее был этот инфернальнй страх, тем больше становился туманный зверь, рычащий, оскаленный, угрожающий мучительной болезненной смертью.

— Фрида! — и олицетворение Смерти повернуло к Тель оскаленную морду. — Не пущу! Не пущу тебя! — Тель забежала между собакой и Наваном.

Он по-прежнему не видел её, глядя на псину полным ужаса и покорности взглядом: не убежать, не спастись, предрешено, но страшно. Не подготовишься к смерти, никогда не будешь согласен с выбором её времени. Но можно попробовать ускорить или смириться — так легче…

— Не пущу! — Тель была готова сцепиться с собакой, по воле своей клички ставшей служительницей Смерти.

Та зарычала громче, бросила презрительный взгляд на вопящее двуногое, посмевшее встать между ней и её добычей…

И выкинула Тель из сна. Из комы.

Боль. В голове и на боку. Кровь не из носа, а растёкшаяся по одеялу. Резкими толчками выбивает запёкшуюся пробку и уходит из тела.

Вытащить ветку, вытолкнуть щепы… Сколько же она не ела, если сил нет вовсе. В нос ударяет запах жжёного спирта и дуба. Не бодрит, но даёт сил. В замке появился ещё один целитель, возможно, даже сильнее неё. Она не справляется, надо звать на помощь. Через неё идёт энергия, но чужая, мёртвая, поддерживающая, но не питающая. Шею жжёт амулет. На звук прибегает Наван, Тель силится, но теряет сознание от счастья и потери крови.

На краю пустыни Паридиэн, на берегу океана Саулей'Ра начинался рассвет. В вечно неусыпном оазисе не умолкала жизнь. Тёмные эльфы заканчивали свои ночные дела и засыпали, прячась на нижних ярусах подземелий Хар'ол-Велдрина. Светлые просыпались, мирно потягиваясь и улыбаясь новому дню, начинали свои будничные занятия. Серые, привыкшие за семь веков жизни здесь к разным режимам, создавали в горах постоянное шевеление. Основная часть спала ночью, но была стража для сумерек и темноты.