Виктор Харп - Беглец

Вуаль уже давно отлетела в сторону, и в тусклом свете лампады на расплетенных густых волосах девушки играли фиолетовые отблески. Под плотной черной накидкой, распахнувшейся на груди, не оказалось ни клочка одежды, и когда Сьент приоткрыл глаза, то сразу же зажмурил.

— Ты лечить меня притащила или соблазнять? — проворчал он. — Хватит с меня на сегодня.

— А почему ты никогда не прикасался ко мне так, как к сегодня к Щепке? Я видела, не отпирайся! Разве она красивее меня? — надулись капризные алые губы, подозрительно влажно блестевшие.

Неужели юная негодница у кого-то позаимствовала помаду? И когда она успела повзрослеть? Груди стали женственно полными, округлыми и уже не торчали вперед дерзкими конусами. Полной инициации дарэйли достигла всего месяц назад, и теперь ее нескладная, по-подростковому угловатая фигура стремительно достигала идеала. А уж после того, как она едва не соблазнила даже Ллуфа, девица совсем с цепи сорвалась.

— Оденься немедленно, Мариэт!

— Не могу. Мою рубашку недоштопала Ханна, а врожденных лат, как у Шойны, у меня нет. Почему мой создатель не позаботился о моей броне?

Мариэт, массируя виски Сьента, склонилась ниже, шаловливо дунула ему в плотно зажмуренные глаза. Локон, заправленный за ухо, выскользнул, и девчонка не преминула пощекотать пушистым кончиком аристократически тонкий нос хозяина. Сьент чихнул от души, но глаза не открыл.

— Потому что такова твоя сущность, девочка. Жизнь беззащитна. Может быть, потом ты сумеешь отрастить себе толстую шкуру, но я не хотел бы тебя видеть такой.

— Ты вообще не хочешь меня видеть, — обиженно заметила девушка.

— Надень хотя бы рваную рубашку. Почему, кстати, она порвалась?

— Я ее случайно коснулась голыми руками, — девушка наверняка покраснела, судя по смущенному голосу, но полюбоваться, как ее алебастровая, словно светившаяся изнутри, кожа расцвела розами на щеках, Сьент не мог. Никакая сила не заставила бы сейчас его открыть глаза, пока негодница провоцирует.

— Понятно. Лен снова начал расти? — догадался он.

— Даже зацвел! — с гордостью сообщила дарэйли.

— Там еще осталось, что зашивать?

— Рукава пришлось обрезать.

— А почему ты сняла заговоренные перчатки? Я же тебе запретил, пока ты не научишься контролировать силу.

— Хотела Щепку подкараулить и излечить. Ой! Сьент! Помоги!

Верховный колебался несколько секунд — не очередная ли уловка шалуньи? — но шкура под ним ощутимо дернулась, и он кувырком покатился с ложа. Глаза, разумеется, пришлось открыть, а в руке уже чувствовалась тяжесть меча — защиту Гончар вызвал мгновенно.

Мариэт, сверкнув ослепительным телом, нырнула за его спину, а перед Сьентом вздыбилась, размахивая разрезанными лапами с вырванными когтями, медвежья шкура.

Казалось бы — что там какая-то шкура? Не медведь же, в самом деле. Но Сьент с тех пор, как обзавелся дарэйли жизни, заучил до печенок: даже нитка, выскользнувшая из рук светлой хранительницы, может задушить. А тут — целая шкура с лапами, да еще и без головы. То есть, никакой Логос не поможет.

Через несколько секунд от оживших медвежьих останков не уцелело ни лоскутка. Сьент, порубив шкуру в клочья, вызвал дарэйли огня, и шатер наполнился вонью от горелой шерсти.

— Ну, Мариэт… Больше не размахивай зря руками, будь так добра.

— Не буду. Честно.

Девушка всхлипнула: и страшно, и шкуру жалко. Хорошо, что она, пока хозяин притворялся слепым, успела погладить только одну — посмотреть, что из этого получится.

— Ну, идем к остальным, раз мы остались без ночлега, — вздохнул Сьент. — Может, найдется и одежда для тебя.

Второй шатер Верховного стоял рядом: там расположились слуги и остальные рабы Сьента, но Мариэт вдруг решила полюбоваться полной луной и утащила Гончара к обрыву реки, откуда "ночная хозяйка" была видна особенно хорошо.

— Сьент, скажи, зачем Сущему нужен твой целибат? — зашептала девушка, тесно прижавшись к теплому боку мужчины. — Такая клятва кощунственна для его детей — живых существ, рожденных жить и размножаться.

Сьент попытался отодвинуться, но тонкие пальчики вцепились накрепко:

— Мне холодно!

— Тогда идем в шатер, Мариэт.

— Не настолько холодно. Ты только не отодвигайся. И не уходи от ответа!

— Я не ухожу. Обет безбрачия я дал не богу Эйне, а единственной женщине, которую любил. Я поклялся, что если не женюсь на ней, то не женюсь ни на ком, и у меня не будет других женщин, пока она сама не разорвет клятву.