Анджей Сапковский - Меньшее зло

Кальдемайн, ожидавший возле стойки, увидев их, прервал тихий разговор с корчмарем, выпрямился и сложил руки на груди.

— Послушай-ка, госпожа, — твердо, не теряя времени на вступительный обмен любезностями, начал он. — От этого вот ведьмака из Ривии я узнал, что привело вас в Блавикен. Кажется, вам не нравится наш волшебник.

— Может. И что с того? — спросила Ренфри, тоже не очень вежливо.

— А то, что для ваших претензий есть городские или каштелянские суды. Кто обиды свои здесь на Лукоморье захочет оружно мстить, обычным разбойником считаться будет. И еще, что вы ранехонько вылетите из Блавикен вместе со своей чудной компанией, либо же я вас посажу в яму, пре… пре… Как это называется, Геральт?

— Превентивно.

— Вот именно, превентивно. Вы все поняли, дамочка?

Ренфри раскрыла кошель, висящий на поясе, и достала в несколько раз сложенный пергамент.

— Почитайте, староста, если вы грамотный. И никогда не называйте меня «дамочкой».

Кальдемайн взял пергамент, долго его читал, затем без слов передал ведьмаку.

— «Моим комесам, вассалам и вольным подданным, — вслух прочитал Геральт, — всем касающимся сообщаем, что Ренфри, принцесса крейденская, остается в наших службах и мила нам, тот гнев наш на голову свою притянет, кто бы памехи ей учинял. Одоэн, король…». «Помехи» пишутся через «о». Но печать похожа на настоящую.

— Потому что она и есть настоящая, — сказала Ренфри, вырывая у него пергамент. — Ее поставил Одоэн, ваш милостивый господин. Поэтому я не советую «помехи мне учинять». Как бы оно там не писалось, результат для вас может быть очень печальным. Так что, уважаемый староста, не можешь ты меня посадить в яму. И называть «дамочкой». Никаких законов я не нарушала. Пока.

— Если ты их нарушишь хотя бы на волос, — Кальдемайн говорил так, словно хотел сплюнуть, — я всажу тебя в подвал вместе с этим пергаментом. Клянусь всеми богами, дамочка. Пошли, Геральт.

— А с тобой, ведьмак, — Ренфри прикоснулась к плечу Геральта, — еще словечко.

— Не опоздай на ужин, — бросил через плечо староста. — А то Либуша взбесится.

— Не опоздаю.

Геральт оперся на стойку. Поигрывая медальоном с волчьей мордой, он взглянул в сине-зеленые глаза девушки.

— Я слыхала о тебе. Ты Геральт из Ривии, белоголовый ведьмак. Это правда, что Стрегобор твой друг?

— Нет.

— Это упрощает дело.

— Не очень. Я не собираюсь спокойно наблюдать.

Глаза Ренфри сузились.

— Стрегобор завтра умрет, — сказала она тихо, отбрасывая со лба неровно подрезанные волосы. — Было бы меньшим злом, если бы умер только он.

— Если, а точнее, до того, как Стрегобор умрет, погибнет еще несколько человек. Другой возможности я не вижу.

— Несколько, ведьмак? Это очень скромно сказано.

— Чтобы напугать меня, нужно нечто большее, чем слова, Колючка.

— Не называй меня Колючкой. Я не люблю этого. Дело в том, что есть и другие возможности, и я их вижу. Стоило бы их обговорить, но что же, Либуша ждет. Она хоть красивая, эта Либуша?

— Это все, что ты хотела мне сказать?

— Нет. Ладно, иди. Либуша ждет.

В его комнатушке на чердаке кто-то был. Геральт узнал об этом еще до того, как подошел к двери, по еле слышной вибрации медальона. Он задул масляную лампадку, которой освещал себе лестницу, вынул из голенища кинжал и заткнул его за пояс сзади. Потянул за ручку. В комнате было темно. Но не для ведьмака.

Он переступил порог нарочито медленно, сонно, не торопясь, закрыл за собой дверь. И в следующую же секунду из низкого приседа рыбкой прыгнул на сидящего на его кровати человека, прижал его к постели, левое предплечье вбил ему в подбородок и потянулся за кинжалом. Но доставать его не стал. Что-то было не так.

— Начало неплохое, — сдавленным голосом отозвалась женщина, неподвижно лежа под ним. — Я рассчитывала на это, но не думала, что мы так быстро окажемся в постели. Убери руку с моего горла, пожалуйста.

— Это ты?

— Это я. Послушай, у нас есть выбор. Или ты сойдешь с меня и мы поговорим. Или мы остаемся в постели, но тогда мне хотелось бы снять сапоги.

Ведьмак выбрал первое. Девушка вздохнула, поднялась, поправила волосы и юбку.

— Зажги свечу, — попросила она. — Я не вижу в темноте, как ты, и люблю смотреть на своего собеседника.

Она подошла к столу, высокая, худощавая, гибкая, и уселась, вытянув перед собой ноги в высоких сапогах. На ней не было видно никакого оружия.

— У тебя выпить есть?

— Нет.

— В таком случае хорошо, что я взяла с собой, — рассмеялась она, поставив на стол дорожную баклажку и два кожаных стаканчика.