Марина Кимман - Флейта Нимма

Одному мальчику рот завязали какой-то тряпкой. Судя по всему, родители не смогли найти более действенного способа заставить его замолчать. Присмотревшись, я заметил, что по повязке пробегают тонкие белые молнии. Предусмотрительно. На месте сорванца я бы в первую очередь попытался бы стянуть маску.

Нас заметили почти сразу. Мы слишком отличались от местных жителей, как лицами, так и одеждой. Сначала я поймал несколько настороженных взглядов женщин, затем к нам поспешил какой-то старик. Двигался он для своего возраста удивительно легко, как будто тело его только по недоразумению постарело.

Он подхватил Винфа под локоть и потянул его за собой, одновременно делая мне знак, чтобы я не стоял на месте. Я взглянул на ойгура. Тот кивнул.

Нас провели в хижину на окраине деревни. Видно было, что это общее жилье — утварь была достаточно крепкая, но слишком неказистая, чтобы кто-то на нее позарился.

На лавке в кухне валялся кем-то давно забытый и запылившийся плащ. Дед забрал его и вышел.

Винф бросил сумки на пол, стянул сапоги и завалился спать, не раздеваясь. Вид у него был измученный.

Я же, хотя и смертельно устал — не столько от путешествия, сколько от размышлений — заснуть не смог. Лег, чтобы дать отдохнуть хотя бы телу.

Повернувшись на бок и подложив ладонь под голову, я следил за медленно ползущей полоской света на полу, слушал шум деревни, из которого убрали самый главный компонент — голоса жителей. Казалось, что здесь остались только домашние животные да призраки хозяев, гремящие домашней утварью.

На подоконник села птичка, похожая на соловья. Она что-то поклевала, и, чирикнув, улетела.

Я подумал о том, что должен петь, во что бы то ни стало. Это единственный и последний способ все исправить.

Птичка чирикнула уже на чердаке. Кажется, она была возмущена тем, что какие-то двуногие чудовища заняли ее дом.

Странно, что желание петь пришло ко мне именно сейчас, когда нельзя было издавать ни звука.

Я взглянул на Винфа. Тот спал беспокойно, ворочаясь… Что ему снилось? Может, его родные, спящие сном снежных бабочек, может, бескрайние просторы Агатхи, часть из которых мы прошли с ним вместе… Я не знал.

Пора было уходить.

Я пошарился по дому. У меня самого не было бумаги, да и зеленая кора давным-давно кончилась. В очаге нашлось несколько угольков.

Так и не найдя, на чем писать, я составил коротенькую записку прямо на кухонном столе.

В конце концов, это ведь вежливость. Объяснить, куда ты пропал, тем, кто об этом будет беспокоиться.

"Я жив, но думаю, что не вернусь. Удачи, Винф. Л. Рене".

Солнце перевалило через зенит, и начало свой путь к закату. Ветер гнал по небу рваные белые облака, а в деревне играла мелодия ветра — он со свистом влетал в дома, дул в колодцы, в кувшины и банки, развешанные на заборах, игрался с ветвями деревьев.

Я вышел на край долины, оглянулся. Кажется, путь занял больше, чем мне показалось сначала — Солнце касалось холмов, и деревня погрузилась в сумерки. Я слегка забеспокоился. Хорошо бы Винф понял. Хорошо бы он не стал меня искать, вместо того, чтобы собирать солнечную росу.

Я отошел еще дальше, так, чтобы долина скрылась с моих глаз. Винф мог связываться со мной без помощи речи, однако последнее время не делал этого — силы у него так полностью и не восстановились, к тому же он не хотел рисковать. Разбудить спящего внутри меня монстра было слишком легко.

Я нашел подходящее место, среди низкорослых, словно придавленных, деревьев, на поляне, где клубился вечерний туман, и попытался сосредоточиться, в первый раз после Исинграсса. Там было легче — я занимался каждый день, и мне помогали.

Теперь пришло время сделать это самому.

Очень осторожно, я начал погружаться в себя. Оно было здесь, то чудовище, которое чуть не убило Омо. Точнее, тень его тени, о чем говорил Винф. Силуэт оставался во мне, но внимание существа было где-то в другом месте, я это чувствовал.

Где мой гелиал? Где хоть какое-нибудь чувство, кроме серого, безжизненного отчаяния, ощущения, что все бесполезно?

Хотя… это ведь тоже чувство. Я напрягся, пытаясь сквозь полуприкрытые веки разглядеть свой голос, свою душу, гелиал. Мне виделся слабый огонек, но возможно — просто показалось. Я боялся открыть глаза и ничего не обнаружить.

Но рано или поздно это надо было сделать.

Я сконцентрировался на огоньке — белесой точке на внутренней стороне век, такой мелкой, что она казалась плодом воображения, и медленно открыл глаза.