Мария Сакрытина: Клятва (СИ)

очень захотелось его потрогать, погладить, может, заправить ей за ухо.

А девочка, всё улыбаясь, протянула руку к оставшемуся на подносе жёлтому-гадкому и

тихо спросила:

- Можно?

По-моему, я покраснел. Я редко краснею, не то, что некоторые – сразу в краску. И

смущаюсь вообще-то тоже редко. Но тогда мне почему-то очень захотелось провалиться

под землю и одновременно быть рядом с этой невинной чистотой на Небесах.

- Мои любимые, - аккуратно откусывая кусочек, сообщила девочка-видение. Взяла ещё,

протянула мне. – А ты? Хочешь?

Я шумно сглотнул и заворожённо взял жёлтую липкую загогулину. Даже откусил, но тут

же сплюнул.

- Гадость!

А девочка засмеялась – звонко и весело, как серебряные тарелочки в храме Матери,

отзванивающие время молитвы.

Оказывается, она жила в этом замке постоянно. Я на мгновение даже позавидовал принцу

– вот эти богачи, а! Всё им можно, даже небожителей у себя селить.

Она щебетала и щебетала – в основном всё про принца, глядя на меня сияющими синими

глазищами. И улыбалась – не как накрашенные девки с Оградной улицы, и не как только

что улетевшие «вороны», а как статуя Великой Матери в храме – немного удивлённо, чуть

грустно и с тихой, неявной радостью. И смотрела, кстати, почти также. Клянусь Яростным

Ворием, никогда-никогда мне до этого даже в голову не могло прийти, что такие, как она, взаправду существуют.

Мне рядом с ней даже находиться было стыдно – такая она казалась чистая и ясная.

Настоящая. А с меня только что с кровью смывали вшей с блохами и здоровенный и синяк

на скуле от скалки поварихи закрашивали.

Но смотреть же никто не запрещал – и я, раскрыв рот, восторженно пялился, почти не

слушая, о чём это чудо Небес щебечет. Пока «чудо» не вскочило на ноги, путаясь в

длинных юбках и, схватив меня за руку, попыталось утащить в ту самую беседку у

фонтана, куда должны были отправиться лакеи с блюдом. Хотела познакомить с принцем.

Чтобы играли вместе. Я ей, оказывается, понравился. И принцу тоже обязан понравиться, вот. Блаженная.

Я не говорил на высоком мальтийском, но попытался объяснить небожительнице, как

умел, что, может, у них там, на Небесах, принцы с сиротами и возятся, а у нас только

прикладываются к нюхательной соли и слуг зовут – выкинуть мразь за ворота.

Как ни странно, но мой «мусорный» акцент девочка поняла. Но ни слову не поверила.

Пришлось вырвать руку – всё равно касаться её нельзя было, нельзя, святотатство! – и

объяснить уже искренне, что произойдёт, когда её «добрый» принц меня увидит.

Девочка распахнула глазищи.

- Нет! Ты не понимаешь! Мой принц не такой! Он добрый, он великодушный, он…

настоящий! Ты просто не понимаешь!

Я сорвался. Ужасно, ужасно стыдно потом было перед ней – не заслуживала она

грубостей, не должна была их слышать. Небеса Небесами, это и правильно, такие, как она, там жить и должны, и думать, естественно, соответствующе: что все люди, мол, братья, и

все принцы – добрые (ага, как же).

- Может, я и не такой умный, но я точно знаю, что если тебе улыбаются, то потом

обязательно пнут. И ты, ты дура, если это не понимаешь, - что-то в этом роде. Долго потом

в голове прокручивал, и всё не знал, куда себя деть от стыда.

Я ожидал, что она уйдёт. Исчезнет после этих слов в облачке дыма – как явление Матери

Святому Иорониму.

Но она только перестала блаженно улыбаться. Нахмурилась, прищурилась – и хвать меня

за руку.

- Сейчас сам убедишься, - и тащит меня к беседке.

Я настолько опешил, что даже руку вырвал не сразу. Да тоже неудачно – царапнул её или

сжал сильно – она же тоненькая была вся, хрупкая, как ветер-то не уносил? Богиня

вскрикнула, глянула на меня укоризненно и, схватив крепче, упрямо толкнула к

виднеющейся за деревьями лужайке.

Тогда я надолго уяснил, что встречи с небожителями хорошо для простых людей не

заканчиваются – как, в общем-то, и встречи с лордами.

Беседка была огромной и занимала всю лужайку вокруг фонтана в виде какой-то

полураздетой девицы, сжимающей в объятьях обалдевшую громадную рыбины с

выпученными глазами и распахнутыми ртом. Вода звенящими струями стекала изо рта

рыбины в медную чашу, украшенную по бокам финтифлюшками в виде тех загогулин, что

я всё ещё тащил на подносе.

На плетённых стульях-качалках сидели двое лордов в шикарных одеждах с таким

количеством всяких блестящих штук, что девушки бы, наверное, от зависти удавились.