Карина Дёмина - Серые земли

— Знаю. Лихо рассказывал.

— Мало рассказывал. Дуся…

— Нет, — она покачала головой. — Я сказала и… и поеду или с тобой. Или без тебя.

У нее, в конце концов, револьвер имеется. И людей Евдокия наймет, из вольных охотников, благо, денег у нее хватит…

— Вот я знал! — Себастьян поднял палец. — Знал, что от женщин одни проблемы… от родной жены и на каторге не спрячешься! Отправится следом и непременно всю каторгу испоганит…

Евдокия подняла подушку.

— Сдаюсь! — он подушку отнял и зашвырнул в тот же камин. — Порой мне начинает казаться, Дуся, что ты меня недолюбливаешь…

— Неправда!

— Вот и я так думаю… ведь если разобраться, с чего бы тебе меня недолюбливать? Я же кругом прекрасный…

— Особенно в профиль, — пробормотала Евдокия.

Себастьян величественно кивнул: его профиль ему очень даже нравился, впрочем, как и анфас, и все прочие ракурсы.

— Вот… а ты подушкой. Дуся, нельзя так с людьми! Люди ведь и оскорбится способны до глубины их души… в глубинах же души человеческой порой такое дерьмо зреет… — он менялся слишком быстро, чтобы Евдокия могла уследить за этими переменами, не говоря уже о том, чтобы привыкнуть к ним. — Отправляемся в понедельник.

— Почему? — Евдокия готова была отправиться немедля.

— Потому что поезд отходит в понедельник. В семнадцать часов пятнадцать минут. Восточный вокзал… третий вагон.

— Можно нанять…

— Можно, Дуся, и нанять, и купить, и целый полк отправить, да только этакие маневры нам скорей во вред. Нет… нам надобен именно этот поезд, который в семнадцать часов пятнадцать минут. С Восточного вокзалу… третий вагон… и еще, Дусенька, ты же понимаешь, что мы не на вакации отправляемся? И не на променад по королевским садам?

— Понимаю.

— Вот и ладненько, — Себастьян улыбнулся, обнажив длинные клыки, и лицо его потекло, теряя черты, проглянуло за ним, человеческим, нечто такое, заставившее Евдокию отпрянуть. — И потому ты будешь меня слушаться. Будешь ведь?

Будет.

Во всяком случае постарается.

— Умница моя, — Себастьян по — собачьи отряхнулся, и лицо его стало прежним. — И почему я нисколько в тебе не сомневался?

— До понедельника еще два дня…

Целых два дня.

Евдокия с ума сойдет от ожидания.

— Всего два дня, — возразил Себастьян. — А сделать нужно многое… и Дусенька, раз уж мы решили работать вместе, то будет у меня к тебе просьба одна… заглянуть в монастырь.

— Что?!

— Не волнуйся. С благою целью. Ты же запомнила тех добрых сестер, которые так желали с тобою… скажем так, породниться?

— Да, но…

— Дуся, — Себастьян взял за руку и наклонился, заглянул в глаза, — понимаю твои опасения, но поверь мне на слово, ныне не темные века… нет, будь ты особой королевской крови, которая чего‑то там измыслила недоброго, то века значения не имели, но ты у нас, к счастью, честная купчиха… поэтому просто поверь, что не принято в нынешние просвещенные времена постригать людей в монахи без горячего на то их желания.

Евдокия поверила.

Почти.

Сия гостья явилась заполночь.

Вошла она с черного ходу, что было несвойственно особе ее положения и родовитости, однако же характер, урожденная осторожность были сильней шляхетской гордости.

— Доброй ночи, панна Мазена, — Себастьян поприветствовал гостью поклоном. — Не могу сказать, что рад вас видеть…

— Ночи и вам, — усмехнулась она. — Радость мне не надобна. Хватит и приватное беседы.

— Надеюсь, вы не собираетесь вручить мне… некий приказ?

— Помилуйте, приказы пусть разносят адъютанты… у моего дражайшего супруга их трое. Не буду же я перебивать у бедолаг работу?

Темный, простой ткани плащ соскользнул с плеч панны Радомил — а Себастьян не сомневался, что, сменивши фамилию, любезнейшая Мазена не сменила сути своей. Но плащ принял, и простую полумаску, и с вежливым поклоном руку предложил.

— Панна желает чаю?

— Панна не отказалась бы и от коньяку…

Темная гостиная, пятерка свечей в серебряном канделябре, пустой камин за цветастою ширмой. Гардины, которые панна задернула самолично… следят ли за ней?

Несомненно, следят.

Генерал — губернатор, поговаривают, супругу уважает… а еще побаивается, поскольку человек он в высшей степени разумный, а разумным людям свойственно испытывать определенные опасения, ежели в ближайшем их окружении находится человек, сведущий в ядах.

Во всяком случае, коньяк Себастьян разливал сам.

— Все еще обижаетесь на меня? — поинтересовалась Мазена, принимая бокал. В темном платье, пожалуй, чересчур уж строгом, лишенном всяких украшений, она выглядела старше, нежели год тому.