Роман Светлов - Гильгамеш

Он смотрел на темные провалы окон. Был поздний вечер, Гильгамеш только сейчас заметил его наступление. Большой ждал Того, Кто Войдет. Едва слышно дышащий Энкиду не закрывал глаз. Узкие, как иглы, обжигающе черные, зрачки были направлены в потолок. Гильгамеш знал, что брат видит Намтара, но мог только гадать, где посол смерти, насколько он приблизился к Кулабу.

Усталость, запахи лекарств подступали к сердцу владыки Урука сонной слабостью. Несколько раз он обнажал кинжал и прокалывал кожу на ладонях. А потом высасывал кровь, раздражая зубами ранку и отгоняя сон, младший брат смерти.

Дверь, закрытая на тяжелый засов, меньше волновала Большого, чем окна. Слишком узкие для человека, демона они задержать не могли. Гильгамеш представил, как из всех их разом появляется нечто и между лопатками пробежала дрожь. Прогоняя ее, владыка Урука начал размахивать топором. Описывающее круги, полукружия, восьмерки лезвие отбрасывало зеленоватые блики. Разорванный широким острием воздух шипел как пальмовое масло, пролитое на угли. Язычки пламени в светильниках трепетали, комната наполнилась сумбурными тенями, и Большой начал сражаться с ними, словно это были настоящие враги.

Удар, поворот, вдох — удар, поворот, вдох. Прыжок в сторону и опять удар, поворот, вдох. Тени взмахивали призрачными крыльями, в панике прятались по углам, но Гильгамеш доставал их и там. «Вж-жик!»— лезвие топора проскальзывало на расстоянии мизинца от стены, и располосованная тень растворялась в зеленоватом блеске.

Лишь почувствовав, что спина его покрыта потом, Большой остановился. Кровь колотилась в висках, на руках вздулись жилы, а ноги легонько подрагивали — они сами собой норовили продолжить воинскую пляску. Очищенные от дремоты глаза видели все ясно и четко. «Вот теперь я готов, — бодро подумал Гильгамеш. — Теперь тебе не уйти от поединка со мной!» Его глаза не отрываясь смотрели на тьму за окнами.

Окна занимали всю южную стену и располагались высоко: нижний их край находился где-то на уровне макушки Большого. Оттуда струилась прохладная ночная темнота; даже обильное количество светильников не могло рассеять тень, скопившуюся у потолка.

«Он придет сверху!»— Гильгамеш сделал над головой несколько рубящих движений. — «И попадет прямо на меня!»— Большой поднял топор перед глазами. Он стоял между окнами и Энкиду, широко расставив ноги. «Ну, давай же, иди! Или тебя нужно упрашивать, как Хуваву?»

Фитили в лампадах разом затрещали. Пламя с удвоенной жадностью стало пожирать масло, оно сверкало, как золото на солнце, но не могло развеять туманный полумрак, поднимающийся от пола. Ногам Гильгамеша стало зябко, он принялся перебирать ими, перекладывая топор то влево, то вправо.

— Я знаю, ты близко! — уже не скрываясь, во весь голос крикнул он. — Хочешь испугать холодом? Ничего не выйдет! Даже горе Хуррум не удалось это!.. Ну, где твоя преисподняя храбрость? Или там все наоборот? В гонцах у Кура не самый храбрый, а самый трусливый?

Темнота за окнами оставалась неизменной. Затылок Большого уже болел от долгого стояния с задранной головой, а поднимавшийся от пола туман делал очертания предметов студенисто-неустойчивыми. «Он уже входит! — тяжелое предчувствие сжало сердце Гильгамеша. — Но почему я не вижу его?.. Намтар крылат, но значит ли это, что ему нужно окно, дабы проникнуть в комнату?» Опуская топор, владыка Урука обернулся.

Дверь отсутствовала. На ее месте находился затянутый зыбкими сумерками провал, из глубин которого в комнату поднималось существо, похожее на гигантскую летучую мышь. Порывистые, бесплотные как две огромные тени, взлетали за спиной крылья, но существо двигалось плавно, будто не они поднимали его, а сила, источник которой находился в этой комнате. Оно всплывало, как всплывает на свет Луны утопленник со дна Евфрата.

Пересиливая странную слабость, из-за которой суставы стали ватными, Большой обошел ложе, чтобы оказаться между существом и Энкиду. Обошел вовремя: едва он сделал это, существо ступило через порог.

Крылья сложились и исчезли сзади, лишь два темных бугра за плечами пришельца напоминали о них. Тело существа покрывали перья, пестрые, как у степной кукушки. Пальцы на руках отсутствовали, вместо них торчали четыре кривых когтя. Перья четко обрисовывали линию головы пришельца, но его лицо было закрыто тенью, из которой торчал клюв, напоминавший старую, почерневшую от времени мотыгу. Существо слепо вытянуло вперед лапы и, словно не замечая Гильгамеша, стоявшего на пути с воздетым топором, сделало несколько шагов к Энкиду.