Сергей Шведов - Шатун

— Никто, кроме тебя, даджан, — отозвался с кривой усмешкой Багун. — И все, что ты сейчас сказал обо мне, я с легкой душой могу повторить о тебе.

— С одной, но весьма существенной разницей, Багун, — все, что ты скажешь, будет ложью.

— Я урсский ган, боярин Драгутин, — гордо сказал Багун, — и я уже двадцать лет сражаюсь против радимичей. Никто из сидящих за столом не сможет упрекнуть меня в трусости. А ты, боярин, чужак, которому судьба урсов безразлична. Ты предал урсских ганов Бориславу Сухорукому, чтобы спасти свою жизнь.

— Ты лжешь, Багун — неожиданно вмешалась в разговор Горелуха, скромно сидевшая доселе в углу. — Ни Борислав, ни Жирята никогда, ни за какую плату, пусть даже и головами урсских ганов, не выпустили бы боярина Драгутина живым из своих рук. Уж я-то знаю силу их ненависти к нему. К тому же даджан не знал дороги к тем схронам, а ты знал. Не с того ли дня предательства ты стал верным псом Сухорукого, и не с того ли дня ты ищешь нового бога, ибо твердо знаешь, что Лесной бог урсов никогда тебя не простит.

— Молчи, старуха, — зло ощерился Багун, — ты не можешь знать, что было и что будет. Лесной бог никогда не отворачивался от меня и никогда не отвернется.

— Быть по сему, — неожиданно поднялся с лавки Сидок. — В этом споре между ганом Багуном и боярином Драгутином люди не властны, ибо никому из нас не дано видеть сквозь время и читать в чужих душах. Пусть их рассудит Хозяин.

Багун побледнел — испытание предстояло страшное. Драгутину тоже стало не по себе. Даже не смерть страшила боярина — страшило то, что его поражение на суде Лесного бога аукнется большой кровью, и не только в радимичской земле. Впрочем, такой же кровью обернется и его отказ от участия в этом суде. Игра была сложной, многоходовой, а все свелось в конечном счете к простой случайности, к выбору злой и бессмысленной силы, если, разумеется, не верить, что поднятым из берлоги зверем руководит сам Хозяин. Сомнение предательски закрадывалось в сердце Драгутина — над всем ли властны в этом мире боги, или многое делается волею людей и прихотью природных сил. И прежде бывали в его жизни моменты, когда он сомневался во всесилии богов, но никогда еще его сомнения не достигали такого накала. И эта неуверенность могла здорово подвести его в священном кругу.

Доброга с удивлением наблюдал, как всполошились урсы, как забегали по стану приказные от старейшин, размахивая руками и расчищая место непонятно для кого и для чего. Обеспокоенность своей дружины еще более усугубил Осташ, вышедший из шатра в одиночестве.

— Божий суд по-урсски, — сказал он насторожившимся мечникам.

— А что это такое? — удивился старший Брыль, но Осташ в ответ только руками развел.

Урсы выстраивались в круг, охватывая вытоптанный сотнями ног центр стана многочисленными кострами. В средину круга не вступал никто, видимо опасаясь мести духов за нарушение издревле заведенного ряда. Осташ со своими дружинниками оказался в первых рядах зрителей. Еще недавно он сам входил в подобный круг, и противостояли ему тогда разъяренные туры. Та игра была смертельно опасной, но все-таки посильной для ловкого и тренированного человека. Перед испытанием Осташ несколько месяцев изучал повадки туров под началом седобородых волхвов. И те же волхвы-наставники учили его не терять головы в противостоянии любой силе, человеческой, животной или нечистой. Осташ легко усваивал науку и заслужил одобрение Велесовых старцев. Сам кудесник Сновид, увидев Осташевы успехи, назвал его избранным от рождения и допустил к боготурским испытаниям на Даджбоговы дни. Надо полагать, боярин Драгутин много лучше Осташа владеет наукой побеждать в самых необычных условиях самых изощренных противников. Но, похоже, урсы приготовили для даджана нечто из ряда вон выходящее.

На дальнем конце поляны появились четыре всадника, которые, держась друг от друга на приличном расстоянии, тащили на цепях свирепое мохнатое животное. Впрочем, «тащили» — слово неточное. Громадный, разъяренный зверь рвался с цепей и тянул за собой всадников, которые с трудом его удерживали, качаясь в седлах под испуганный храп коней. Несколько пеших урсов кинулись им на подмогу и если не укротили зверя, то, во всяком случае, удержали его на подходе к кругу. Рев обиженного медведя разносился по всей поляне, а ответом ему была гробовая тишина, воцарившаяся среди урсов.

Полог шатра наконец дрогнул, и в свете ярко вспыхнувшего ближайшего костра на утоптанный снег ступили ган Сидок, ган Багун и боярин Драгутин. Все трое были в броне, но у Драгутина и Багуна не было оружия.