Алана Инош - Дочери Лалады. (Книга 2). В ожидании зимы

Чёрная волчица, проходя мимо простёртых в подобострастном поклоне волхвов, враждебно приподняла верхнюю губу, обнажив клыки, и слабо рыкнула. Обезумевшее сердце Цветанки частило так, что ей стало не хватать воздуха… Грудь разрывалась в ожидании, занемевшие руки из последних сил держались за ветку.

Волчица миновала ворота и направилась вверх по крутой тропинке к алтарю, вокруг которого сидели девочки. Как мягколапая ночь с глазами-звёздами, она приблизилась к ним, внимательно заглянула в их заплаканные лица, потом склонилась над самой младшей и принялась умывать её широким языком, слизывая с её щёк слёзы.

«Лебёдушка!» – заголосил знакомый женский голос.

Зверь на миг поднял голову, высматривая в толпе кричавшую, потом снова обернулся к девочкам. То же самое волчица проделала с соседкой младшей жертвы, затем облизала третью девочку… Люди застыли, не понимая, как это расценивать: то ли Марушин пёс пробовал жертв на вкус, то ли утешал их. Конечно же, все предполагали первое, и только Цветанка знала правду и ликовала на дереве.

«Лижет – знать, пробует, – шёпотом высказал всеобщую мысль Олешко. – Щас жрать будет, зверюга проклятый!»

«Умолкни, дурачина», – сердито фыркнула на него Цветанка.

На светлеющем небе всё ярче разгоралась заря. Озеро дремало под полупрозрачным покрывалом тумана, и Цветанке ни к селу ни к городу снова привиделся белый волк, тревожно глядевший на огромное, раскинувшееся почти на всю озёрную гладь отражение зеленоглазой красотки. Сморгнув наваждение – сейчас было не до девиц, – Цветанка во все глаза следила за оборотнем, который к общему удивлению вёл себя по отношению к девочкам не как кровожадное чудовище-убийца, а как огромная ласковая псина. Закончив с облизыванием жертв, он направился вниз, обратно к воротам. Глаза наблюдавшего за этим Барыки изумлённо и непонимающе выпучились.

«Эй! – забыв недавнюю почтительность и раболепие, грубо крикнул он. – Ты чего их не жрёшь, шкура блохастая? Не нравятся, что ли? Самых хороших, жирных да откормленных ведь выбрали! Ишь, привереда какая! А ну!»

Старик вскочил на ноги, и его узловатый палец с пожелтевшим и длинным, похожим на коготь ногтем в указующем жесте вытянулся в сторону алтаря. Волчица и не подумала повиноваться – остановилась напротив Барыки, грозно пригнув голову и скаля длинные и бритвенно-острые клыки. В каждом изгибе её лохматого тела, в каждом жёстком волосе вздыбленной на загривке шерсти читалась немая угроза, и до похолодевшей Цветанки наконец начало доходить…

«Жри их, проклятая псина! – срывающимся голосом вопил Барыка, топая ногами. – Ты для чего здесь? Жри, а то больше никакой сыти не получишь! Крыс ловить станешь! Взвоешь у меня, когда брюхо-то от голода подведёт!»

В толпе между тем росло недоумение. Народ переглядывался, перешёптывался, дружинники держали оружие наготове, а Островид, коротко перемолвившись парой слов со своим советником, с беспокойством обратился к волхву:

«Дозволь спросить тебя, мудрый Барыка, а не слишком ли непочтительно ты с Марушиным псом разговариваешь? Похоже, он не хочет принимать жертву. Что это может значить? Маруша не желает умерить свой гнев? Нам не удастся её задобрить?»

Похоже, Барыка никак не ожидал такого поворота, и это вывело его из себя. Окончательно потеряв самообладание, он даже не ответил на обращённые к нему вопросы… Поняв, что дело дрянь, он пятился от надвигавшегося зверя, держа наперевес свой посох и готовясь им отбиваться. Зверь рявкнул, в толпе ахнули, а Барыка выбросил вперёд раскрытую ладонь:

«А ну, подчинись мне! Брюхом к земле!»

Нутро Цветанки ёкнуло: вот она, рука, оставившая на шее Невзоры отметину! Старик надеялся на силу заклятия, а заклятия-то и не было. Сообразив, в чём дело, Барыка отскочил в сторону, воздел руки к небу и прокричал странные слова:

«Молонья белая, стрела сухотелая, с неба сошла, сыр-бор сожгла!»

В чистом рассветном небе вдруг раскатисто грохнуло – у Цветанки всё внутри страшно содрогнулось. Властный взмах руки Барыки – и откуда ни возьмись ударила молния… Цветанка чуть не свалилась с ветки, перепугавшись за Невзору, но та успела отскочить, и белая ветвистая стрела угодила в частокол, который вспыхнул, как лучина.

«Барыка, опомнись! Что ты творишь, безумец? – крикнул ему один из его помощников. – Тебя Маруша испепелит за это!»

Барыка не слушал. Он метнул новую молнию в волчицу, опять не попал – загорелась другая часть частокола. Прыжок – и волхв лежал навзничь, придавленный лапой зверя, страшный хруст – и оторванная голова Барыки, подскакивая и бешено вращая глазами, скатилась по пологому берегу островка и плюхнулась в воду. Двое оставшихся волхвов, бухнувшись на колени, взмолились: