Стивен Эриксон - Пыль Снов

Молния озарила юг, с треском разорвала ночь. Геслер застонал, когда череп отозвался болью. — Ассасин. Где ты? Отвечай — что стряслось?

Он не дотянулся до крылатого ящера. Не мог найти Гу’Ралла нигде. «Дерьмо».

— Что там за чертов шторм? У тебя на лице кровь? Скажи, во имя Худа, что такое?..

— Тебе так интересно? — оскалился Геслер. И сплюнул. — На’рхук побросали всё и спешат к нам. Помощи не жди.

— А Охотники за Костями?

— Помощи не жди.

Разведчики показались из неумолимой темноты. Этой ночью пропали и свет звезд, и зеленоватое сияние Царапин. Даже вздувшаяся, мутная луна не осмелилась взойти на небо. Дрожа от внезапного озноба, Боевой Вождь Страль ждал докладов разведки.

Оба воина — сенана сгорбились, словно были ранены или чего-то боялись. Оба пали перед ним на колени. Он заметил утомление, тяжелое дыхание. «Поглядите на них. Поглядите на тьму. Неужели миру настал конец?»

Он не торопил их, не пытался вырвать доклады. Страх загустел так, что заткнул им рты.

Сзади были воины клана Сенан. Некоторые уснули, но большинство не смогло сомкнуть глаз. Голод. Жажда. Тоска потерь, заунывная мелодия плача. Он ощущал на себе сотни глаз, видящих — это понятно — лишь смутный, расплывчатый силуэт. Вот истина, и от истины ему не скрыться.

Один из разведчиков отдышался. — Вождь, две армии на равнине.

— Малазане…

— Нет, Вождь — это демоны…

Другой зашипел: — Их тысячи!

— Ты сказал — две армии.

— Идут навстречу друг дружке — всю ночь — мы почти посредине! Вождь, нужно уходить… нужно бежать отсюда!

— Идите оба в лагерь. Отдыхать. Уходите и молчите.

Едва они уковыляли прочь, вождь потуже натянул плащ. На закате он углядел в небе Лунное Отродье, но сделанное грубо, сплошные углы — самые глазастые воины клялись, что оно сделано в виде дракона. Две армии демонов — есть ли лучшее место для их схватки, чем Пустоши? «Поубивайте друг дружку. Не наша война. Мы хотели найти малазан… так ли? Старый враг, достойный враг.

Не они ли предали союз под Кораллом? Не они ли пытались обхитрить Каладана Бруда и украсть город во имя вероломной императрицы? Если бы не Аномандер Рейк, всё удалось бы. Охотники называют себя ренегатами… но разве не так говорил и Даджек Однорукий? Обычное гнездо лжи. Что они ни найдут, что ни завоюют — всё отойдет императрице.

Онос Т’оолан, какого иного врага ты пытался найти? Кто сравнится с малазанами — завоевателями, пожирателями истории? Ты сказал, что некогда им служил. Но потом покинул. Решил повести Белолицых. Ты думал именно об этом враге, ты рассказал все что нужно — а мы, дураки, не поняли.

Но теперь я понял.

Пусть демоны воюют с кем другим…»

Он повернулся.

Пыль клубилась в лагере Сенана, серебрясь в свете проглянувшей луны. Она вставала спиралями. Кто-то закричал.

Призрачные воины — блеск костей, мерцающие лезвия из кремня и сланца…

Страль смотрел и не понимал. Вопли усилились — ужасные клинки блистали, рубя плоть и кости. Боевые кличи Баргастов звенели, словно железо било о камень.

Гнилые лица, пустые дыры глаз.

Коренастая фигура появилась перед Стралем. Глаза вождя раскрылись — в свете костра он разглядел меч в руках воина. — Нет. Нет! Мы отомстили за тебя! Онос Т’оолан, мы отомстили за всё! Не смей… нельзя…

Меч просвистел наискось, отрубив Стралю обе ноги. Он соскользнул по лезвию и оказался лежащим на земле. Его охватил тошнотворный холод. Сверху лишь тьма. «Мы сделали что смогли. Позор. Вина. Вождь, прошу. Дети, невинные…»

Опустившийся меч разбил его череп.

Сенаны умирали. Белолицые Баргасты умирали. Ном Кала стояла, не принимая участия в бойне. Т’лан Имассы не ведали жалости; будь у нее сердце, она задрожала бы при виде беспощадной жестокости.

Убийцы жены и детей заплатили равным за равное. Их зарубили с неумолимой эффективностью. Она слышала, как матери вымаливают жизнь детей. Слышала их предсмертные крики. Слышала, как стонущие голоса затихают.

Вот преступление, способное отравить любую душу. Она почти слышала, как земля стонет и сочится кровью под ногами, как извиваются духи, как спотыкаются боги. Излучаемая Оносом Т’ооланом ярость темнее неба, плотнее любого облака. Она плещет волнами ужасного понимания — он знает, он может видеть себя, словно вырван из тела — он видит, и зрелище собственных дел сводит его с ума. «И нас всех. Ох, даруйте мне пыль. Даруйте мне утро, рожденное в забвении, рожденное в вечном благом беспамятстве».