Владимир Жуков - Бортовой инженер Вселенной

– Ах ты жулик! – он воскликнул. – Паразит поганый! Незаметно поменялся картами со мною, дятел! …Жокер-чпокер!.. Где ты был!.. Смотри, как бы не забыл, где сам был! Весёлый картёжник выпучил удивлённо глаза и обескураженно пролепетал:

– То есть как это поменялся?

– А так! – выкрикнул Пончик. И нет бы молчать балбесу, не ходи к попу – денежки бы домой вернулись, так он заорал прямо в лицо обескураженному партнёру:

– Ты! Ты, козёл, поменял карты!

Услышав оскорбительные такие слова, страстный любитель секи, искренне оправдываясь, пролепетал:

– Да как же я мог поменять ваши карты, ежели я к ним и не прикасался даже? Что я, товарищи, господь бог, что ли?

– господь бог! господь бог! Шулер ты мерзопакостный, а не господь бог!

– Граждане! Побойтесь Господа! – снова залепетал оскорблённый. – Я не прикасался к вашим картам, нет!

Пончик же, разъяряясь, ситуацию до конца испортил:

– Не прикасался?! Не прикасался?! Как же не прикасался, если я сам лично их себе мастырил, вот этими вот руками?! – Растопырив пальцы, кидала ладонями потряс воздух, демонстрируя нетрудовые длани. – Я тебе, поганец, ими только что трёх королей всучил! Это ты всё! И не спорь, мошенник! Кон на стол! Вертай деньгу обратно, а иначе по рогам схлопочешь!

И, казалось бы, непроизвольное и неожиданное признание жулика должно было расставить все точки над «i», конкретно указав на мошенника, но не вспыхнул оскорблённый, не обиделся, не возмутился, головой лишь покачал с участьем:

– Понимаю вас, понимаю. Как профессионалам сочувствую и искренне соболезную. С опытом, видать, солидным, а по-детски лохануться так. Всё как есть вы перепутали, милейший. Вы тузов себе каких мастырили?

– Туз крестовый, туз червонный, туз пиковый был.

– Ну вот видите, а у меня два с жокером. Как мог жокера у вас стащить, коли сами говорите, что тузов трёх на руках имели? Чего нет, того стащить нельзя. Явно вы перешустрили, братец.

Пончик, я заметил, покраснел стыдливо, и скорее б ноги от конфуза уносить, смываться б, только оставлять свои родные деньги вовсе в правилах бригады не было. И охрана для чего тогда?

– Буча! – крикнул он, открыв в купе дверь, и в её проёме узком тут же Громовержец появился статный и работать без прелюдий начал.

Только что это? Ударом первым не виновника сшиб торжества, а Пончика. Тот упал. Из носа кровь фонтаном. От удара отключился малый. Ошарашенный Кацо рта не успел раскрыть, как удар стрельцовский схлопотал ногой в пах. От жестокой, сатанинской боли так взревел мужик, что с перепуга поезд не сошёл чуть было с рельсов, а проходивший мимо проводник, испугавшись, выронил поднос с чаем и крутейшим кипятком обварил себе мирно почивавший член, никакой беды во сне не ждавший. Вой проводника, слившийся с криком Кацо, не могли не услышать постовые милиционеры, бродившие по перрону вокзала, к которому чинно подплывал фирменный поезд «Москва – Баку», но и им не повезло, беднягам.

В то время, когда бригада кидал потерпела сокрушительную и исключительно обидную неудачу на всех фронтах: и интеллектуальном и примитивно-силовом, по Тихорецку в сторону вокзала не спеша двигались три девушки симпатичные. Меж собою непринуждённо, без эмоций особенных, молодые дамы вели беседу. Я, нечаянно подслушав их разговор, оторваться далее от него не мог.

– Я всё равно бы никогда не связала свою судьбу, познакомившись по переписке с зеком, – говорила блондинка.

– И я, – вторила ей стройная и точёная, словно кукла.

– Да и я бы тоже не пошла, коли б дело происходило сейчас, а тогда вот, извините, не было таких у меня подруг мудрых. И было мне, девочки, четырнадцать лет всего. Это тоже в виду имейте.

– Чокнутая ты, Верка.

– Ненормальная.

– И чокнутая, и ненормальная. Вполне согласна. Но рада очень, что именно так распорядилась судьба.

– Он обманывает тебя, Вера. Пописывает от делать нечего, а ты и обалдела от счастья. Папа – не последняя фигура в системе лагерной охраны – рассказывал, что обилие свободного времени у заключённых делает из них таких писателей, Пушкину какие дать могут фору в эпистолярном жанре. И ведутся на это бабы.

– Совершенно не спорю с вами. Возможно, что объект моих воздыханий совсем не тот, кого я нарисовала в воображеньи, опьянённом счастьем. Возможно. Да и дело-то, собственно, не в нём.

– А в чём же?

– В чём, расскажи, пожалуйста?

– А всего в простой любви, девчонки.

– Страшная любовь, жестокая.