Константин Соловьёв - Нантская история

Чаю?.. Я прокляла неуместную вежливость Бальдульфа. Как будто он не знает, что чаю осталось три щепотки, а в медной шкатулке, что под шкафом, на дне звенит шесть ассов — и это до следующего четверга, когда он получит пенсию!.. Он что, вообразил себя на светском приеме в палаццо графа?

Но я ничего не сказала. Бальдульфа и так гнела обстановка, и то, что его начальник вынужден смотреть на скудную, писанную серыми красками, картину его повседневного быта. Осыпавшиеся, давно некрашеные стены, жалкая, купленная за гроши, мебель, неловкая и стыдящаяся сама себя, как сборище калек-ветеранов в парадном строю перед лицом императора. Внимательному человеку не требовалось второго взгляда чтобы понять, куда он попал. А во взгляде капитана Ламберта было что-то такое, из чего я заключила, что он достаточно наблюдателен.

— Благодарю, Бальдульф, не стоит.

Я вздохнула с облегчением. Может быть, несколько громче, чем стоило. Бальдульф же в этот момент был занят тем, что пытался незаметно столкнуть со стола локтем остатки сушеной рыбы.

— Извините, не могу предложить вам чего-то соответствующего. Разве что вина?

— Я не голоден и не испытываю жажды. У вас интересный дом.

Он сказал это таким тоном, точно обозревал мраморные панели и разбитый под стеклянным потолком апельсиновый садик. И лицо его при этом хранило совершенную безмятежность.

«Я еще не знаю тебя, капитан Ламберт, — сказала я ему мысленно, — Но в списке твоих качеств невозмутимость явно на первом месте».

— Я купил этот домик, когда вышел в отставку, на свои сбережения, — сказал Бальдульф, почему-то оправдывающимся тоном, — Он, конечно, на окраине, да мне, признаться, и легче, когда один в доме… Оно как-то удобнее выходит. И Альберка тоже… В общем, мы те еще домоседы. В многоуровневом доме совсем не то. Люди, запахи… Она у нас по запахам чувствительная, и вообще… Район, конечно, неважный. Сами знаете, на отшибе, дыра сущая.

— Этот район в моем секторе, — заметил Ламберт, — Обстановка тут и верно весьма скверная. В хорошую ночь — до полудюжины мертвецов. Когда я шел, заметил несколько… подозрительных людей. К счастью, на меня они не напали.

«К их счастью, — подумала я, — Определенно, к их».

— Ну, местные-то нас не трогают, — Бальдульф осклабился, обнажив провалы между зубов, — Знают, кто здесь живет… Я же тут, господин капитан, без малого двадцать лет отработал. Ей-Богу, многие себе охотнее пальцы на руках обгрызут, чем сюда сунутся.

— Отчасти поэтому я сюда и пришел.

— Слушаю вас, господин капитан! — Бальдульф вновь вытянулся.

— Когда меня оформили капитаном в Нант, вы уже служили здесь. И я всегда считал, что вы один из опытнейших моих людей. Не смущайтесь, Бальдульф, это и верно так. Я часто обращался к вам за советом и не припомню ни одного случая, когда не поблагодарил бы за него потом судьбу.

Бальдульф кивнул, явственно польщенный.

— Стараюсь, господин капитан. Я родился и вырос в Нанте. Это не просто город, это мой город. И эти улицы — они тоже мои. Я знаю, как и к чему здесь все. А некоторым вещам ведь и в училище не обучат, только на шкуре понять, на деле… — Бальдульф немного осекся, видимо пытаясь понять, не слишком ли грубо это прозвучало, — Я имею в виду, господин капитан, что опыт — он всегда надобен.

— Верно, верно. Извините, не буду садиться за стол, не хочу оставить вас без стула. Постою здесь. А вы садитесь. Сегодня я вновь пришел к вам за советом.

Интересная штука — капитан просит совета у отставного сержанта.

— Клаудо, вина! — приказала я.

Клаудо, подволакивая ногу, отправился к шкафу, трясущимися руками вытащил графин с вином и налил полный стакан. Несмотря на движения эпилептика и пляшущие пальцы, он не пролил ни капли. Ламберт, забыв о чем говорил минуту назад, отстраненно наблюдал за ним со смесью удивления и отвращения на красивом породистом лице потомственного барона фон Роткирха. Его можно было понять. Клаудо выглядел достаточно неказисто чтобы произвести впечатление, более того — он выглядел омерзительно. Высохшая пародия на человеческое тело, облаченная в потерявшие цвет лохмотья, прыгающая, хромающая, дрожащая, со скошенной набок бугристой головой и кожей, похожей на подгнившую колбасную обертку. Глаза у Клаудо были мертвые, пустые. И отвратительно человеческие. Когда они ворочались в своих глазницах, казалось, что слышишь тихий скрип.

Интересно, что они увидели, эти глаза, в тот краткий последний миг божественного понимания, когда аппарат нейро-коррекции наложил на него Печать покаяния пятой степени, испепелив половину мозга и превратив когда-то думающее человеческое существо в безвольную куклу? Мне всегда казалось — они увидели что-то значительное. Что-то такое, после чего навсегда остались пустыми стеклянными бусинами, оплавленными изнутри жаром последней, кипящей в сознании, мысли. Клаудо подошел к моей кровати и склонился надо мной, подставив стакан к губам. Очень неудобно пить из стакана, если ты лежишь на спине и не можешь даже приподнять голову. Но с этим можно освоиться, если практиковаться пару лет. Со всем можно освоиться.