Константин Соловьёв - Нантская история

Вторым был звук. Но это не был звук города, состоящий из злого визга проносящихся мимо дома трициклов, лающих голосов и треска силовых линий. В этом звуке было что-то другое. Звон потревоженного металла, шорох чего-то большого и тяжелого, мягкое шуршание ткани, треск… Эти звуки могла бы издавать какая-нибудь большая работающая машина, которую шутки ради подкинули к нам на порог. Большая сложная машина, работающая даже тогда, когда солнце расплавляется в закате цвета застарелого лишая. И, наверно, не очень умная машина, если решила пожаловать в гости в такой час.

Бальдульф, однако, не проявил признаков беспокойства, напротив — его жилистая рука, держащая за спиной освобожденную от кобуры «масленку», расслабилась. Это был верный знак — опасности нет.

— Господин капитан! О, простите… Никак не ожидал.

Судя по тому, как Бальдульф безотчетно вытянулся по стойке «смирно», «господин капитан» явно относилось не к прозвищу незваного гостя. Значит, графский префектус собственной персоной? Вот уж точно, не такого гостя ждешь под покровом стремительно опускающейся на город ночи. Интересное дело. Я поймала себя на том, что напряженно вслушиваюсь в темноту дверного проема, которая все еще хранила молчание, если не считать повторяющихся механических звуков. Что же он, на трицикле к порогу подкатил? Тогда плакала дорожка, которую Бальдульф сооружал несколько недель подряд — огнедышащие двигатели, должно быть, выжгли ее дотла. Впрочем, трицикл бы не работал так тихо.

— Здравствуйте, Бальдульф, — отозвался невидимый мне гость, — Это я должен извиняться за столь поздний визит. Я собирался вызвать вас по воксу, но…

— У меня нет вокс-аппарата, господин капитан.

— Поэтому мне и пришлось нанести вам визит лично. У меня оказался ваш адрес. Надеюсь, это не помешало вам, и не нарушило ваших планов?

— Конечно же нет, господин капитан, — Бальдульф был смущен и похож на какого-нибудь молодого сержанта гвардии, повстречавшего в нужнике самого магнус-капитана со спущенными панталонами, — Не мог предположить… Не знал… Заходите, господин капитан, заходите, прошу вас.

— Удобно ли вам будет, Бальдульф? В сущности, я по одному совершенно пустяковому, но глупому делу. Я могу причинить беспокойство вашей семье.

— Я старый вояка, — сказал Бальдульф, посторонясь, — Вся моя семья — «масленка» да миска. Что же до Альберки, она и вовсе может не спать ночь напролет.

Когда гость вошел, я едва удержалась от вскрика — показалось, что огромная скрежещущая туша сейчас снесет с петель дверь и превратит проем в одну огромную дыру. Как будто в наш дом пытался проникнуть пышущий жаром и скрипящий несмазанным железом доисторический паровоз. Сам дом загудел, отзываясь на его присутствие, и с потолка упало несколько хлопьев штукатурки, похожих на мертвых серых мотыльков. Однако вошедший двигался с удивительной грацией, и его огромные габариты ничуть ему не мешали. Когда он оказался внутри, я готова была поклясться бутылкой «Dominio de Valdepusa», что дверной проем был вполовину его меньше, однако же он проник внутрь как кошка, ничуть не стесненный огромным количеством взгроможденного на него металла.

При свете комнатной лампы, озаряющей гостиную в экономном режиме, я наконец увидела его целиком. И еще раз удивилась тому, как изобретателен может быть человек, когда хочет причинить себе и окружающим как можно большее количество неудобств.

Он возвышался над Бальдульфом на целую голову, а уж того вряд ли можно было назвать карликом. В плечах он достигал трех локтей взрослого человека. И все это была сталь. Серая сталь чудовищных доспехов, в которые гость был облачен с головы до ног. Целая чертова крепость, передвигающаяся на двух здоровенных, как опоры моста, ногах. Грудную пластину можно было бы использовать как стол — если бы в этом доме нашлась достаточная сила, чтобы поднять ее. Огромные наплечники походили на купола небольшой церквушки. На правом были изображен обычный имперский герб — три черные жабы на синем поле, на левом — герб Его Сиятельства графа, две башни, оплетенные терновником, сперва казавшимся колючей проволокой. Латные перчатки, должно быть, весили по тысяче ливров каждая. Каждая рука в толщину была не меньше бревна. Огромный передвигающийся сплав человеческой плоти и металла. Сложнейшая инженерная машина, где-то в мертвой холодной глубине которой должен был быть заключен человек. Когда гость оказался в гостиной, огромный, молчаливый, распространяющий вокруг себя ледяную стылость ночи и вонь улиц, мне показалось, что комната враз уменьшилась в размерах.