Василий Воронков - Совершенный изъян

Его мутило. Внутренности словно разъело кислотой. В любой момент его могло вывернуть наизнанку. Он присел на колени, глубоко вздохнул и задержал дыхание, но это не помогло.

Рядом валялся включённый дзынь.

Изнанка забра́ла тускло светилась, отбрасывая на пол угловатую синюю тень. Призрак был ещё там – изуродованный сбоями в программе. На секунду Петру захотелось надеть дзынь и проверить, но он представил искалеченную девушку с поломанными руками и разошедшейся кожей на лице, представил, как она монотонно, вроде громкоговорителей в трубе, повторяет, что он другой, другой, другой, а Пан-Йон умереть не может.

Пётр поднял с пола дзынь и нажал синюю кнопку на забрале. Аккуратно, как тот паренёк из магазинчика, положил дзынь на стол.

И замер, соображая, что нужно делать дальше.

Он принял душ – ледяной водой, от которой заныли суставы. Его тошнило. От пульсирующей боли в висках перед глазами плыли кровавые пятна, но сердце пока не беспокоило – пульс был на удивление спокойным и ровным.

Он оделся и вышел на улицу.

Уже смеркалось. Солнце тонуло в дыму над домами, ни один из фонарей не горел. Пётр шагал навстречу сумеркам, спускался в тень. Ближайший магазин был всего в паре кварталов – несколько минут быстрым шагом, – но даже этого времени хватило, чтобы промёрзнуть насквозь.

Холод вернул чувство реальности.

На ледяном ветру Синдзу с её приступами электронного безумия казалась поломанной дорогой игрушкой. Она даже не знает, что такое смерть – как маленькие дети, которые только учатся жизни. Пётр не понимал, зачем вообще пытается разузнать что-то о погибшей. Это уже не его работа. Его работа – собирать на улицах мерзляков.

Главное, чтобы они не поднимались на ноги.

Киоск, где продавали китайскую водку, работал. Над дверью мерцала газовая вывеска – единственный свет на всей улице. Вывеска мигала, точно праздничная иллюминация. Три разноцветных иероглифа – красный, синий, зелёный – гасли по очереди и разгорались снова, в неправильном, хаотичном порядке – красный, зелёный, синий, зелёный, красный.

Пётр сощурился – в сумерках даже неоновые трубки слепили глаза, – и потянул за ручку сдвигающуюся гармошкой дверь.

Мешок чуть не выскользнул у Вика из рук. Вик выругался, перехватил его покрепче. Петру досталась голова. Вику – ноги.

– Этот ебучий ублюдок раза в два больше нас весит! – прокряхтел Вик и сплюнул. – Вместе, блядь, взятых!

– Тащи давай, – сказал Пётр.

– Тащи, ага. Так вот грыжу себе заработаю, и дальше чё? Почётная, мать её, пенсия?

Пётр промолчал. Голова раскалывалась с похмелья. Он наглотался таблеток, но от них только захотелось спать – свалиться в кровать и пролежать несколько суток кряду.

Труп и правда непомерно весил. Здоровый мужик, ростом выше двух метров, превратился на морозе в кусок льда. Они с грехом пополам запихали его в мешок. И тащили, согнувшись от натуги.

Фургон Вик припарковал у обочины – не смог забраться на обледенелый бордюр.

– Давно я таких жиртрезов не видел, – проворчал он, когда они бросили мешок в кузов. – На хуя мы его ваще попёрли? Полежал бы тут себе. Это всё ты, правильный ты наш!

Вик шумно выдохнул и упёрся руками в колени.

– Сам же остановился, – сказал Пётр.

– Чё?

Вик моргнул и смахнул пот со лба.

– Да ничё! Пошли.

– А то я тут, блядь, ночевать собрался!

Вик распрямился и заковылял к водительской двери, потирая поясницу.

Пётр закрыл задние двери фургона и осмотрелся. Улица со слепыми фонарными столбами казалась чёрной и пустой. Фары фургона были здесь единственным источником света – разрядятся батареи, заглохнет подвывающий от натуги электромотор, и всё вокруг окончательно провалится в чёртову темноту, как в пропасть. За две с лишним недели в СК Пётр ни разу не видел за последним кольцом живого человека – только трупы, которые появлялись из ниоткуда, словно другая патрульная служба, на точно таких же фургонах, разбрасывала здесь по улицам мёртвых людей. Пётр вспомнил, что где-то неподалёку они нашли ту самую девчонку с шунтом.

Как будто это имело значение.

– Давай! – крикнул Вик, приоткрыв дверь. – Ты чё там?

Пётр забрался на пассажирское сидение.

– В порядке? – спросил Вик, трогаясь с места.

Фургон трясло – они ехали по сморщенному, как от ожогов, асфальту.

– Нормально.

– Бухал вчера?

– Так, для согрева.

Вик хихикнул.

– Я, кстати, прихватил с собой.

Пётр зевнул, прикрыв ладонью рот. Вик вытащил из кармана бутылку с тускло-зелёной, криво налепленной этикеткой.