Литтмегалина - Синие цветы II - Науэль [litres самиздат]

– Главное достоинство твоих песен, – согласился я.

– В общем, я ужасно рассердилась и устроила им балаган. Но никто не заметил! Представляешь? – Ирис рассмеялась. – Они так привыкли прятать злобу за улыбочкой в тридцать два зуба, что не увидели, что не так в этой записи, – она шлепнула себя по губам. – Заткнись-заткнись. Я тебя еще не достала?

– Нет.

– Я слишком долго молчала и теперь не могу остановить себя. Это словно наконец-то напиться после долгой жажды.

– Я сам напросился.

– Точно, – она смотрела на меня очарованно.

Я показал на темную отметину у нее на запястье.

– Ткнула сигаретой?

– Ага. Он сказал мне: «Немедленно затуши сигарету». Больше не буду так делать. Больно.

– «Голая» фотосессия – это выходка из той же серии?

– Да. Он спровоцировал меня заявлением, что я испортила свою репутацию дальше некуда. Я успешно доказала ему, что он был неправ. Ладно, давай поговорим о тебе.

– Что ты хочешь обсудить?

– Как тебя лечили? Почему твой парень покончил с собой? И что было до этого?

Мне было удивительно легко пересказать Ирис раздражающую историю моей жизни. Я так привык разговаривать с ней мысленно, что в этой откровенности не было ничего нового. Я не боялся, что она осудит меня. Ирис была для меня чем-то хорошим по определению, мой источник утешения, тот человек, чей мягкий голос звучал для меня даже в самые черные периоды, когда я был отвратителен всем. Можно ли сказать, что я ее идеализировал, если в реальности она оказалась именно такой, как я представлял?

Потрясенная, Ирис слушала меня в полном молчании, и только на ее лице быстро сменялись эмоции. Я старался не обращать внимания на ее реакцию, сухо, отстраненно перечисляя события.

– Я потрясена, – пробормотала Ирис, когда я закончил, и вытерла ладонями мокрые щеки. – Нет, я в ужасе.

– Просто прими это, как факты, прочитанные в энциклопедии.

– Как ты с этим живешь? – она посмотрела на меня широко раскрытыми глазами.

– А куда мне деваться-то? – усмехнулся я.

На морской поверхности дрожали розовые полосы. Солнце садилось в море. Как в сказке. Мне все еще было немного странно. Я был привязан к ней долгие годы. Нигде и повсюду, она была рядом, находясь в отдалении. Когда я был усталым, безразличным, опустошенным до самого дна, Ирис превращалась в фотографию на журнальной странице, изображение на конверте пластинки, в песни, написанные человеком, который меня не знает, и которые относятся не ко мне. Но иногда – в моменты, когда я отчаянно нуждался в чьей-то близости – я представлял ее так отчетливо, что казалось, только руку протяни.

Только руку протяни. И одно видение сменялось другим. Образы непостижимого, непозволительного счастья. Большего, чем я заслуживаю или могу выдержать. Я спрятал ладони в задние карманы джинсов и сказал:

– Мой самый любимый цвет – розовый. Как обложка твоей первой пластинки. Когда я слушал ее, все неприятности отступали. Я как будто бы перемещался в пространство, где я свободен от себя, от других, где меня ничто не угнетает. Ты относишься к людям иначе, чем я, ты добрее… И, вслушиваясь в твой голос, иногда мне удавалось представить, как это – быть тобой, без моих заморочек и злости. Это было так приятно. Видимо, у меня установилась ассоциация, и розовый цвет бодрит меня, когда я в унынии, и успокаивает, когда я в тревоге. Это цвет тебя. Звучит глупо, но в розовых футболках я ощущаю себя защищенным, как в бронежилете.

Ирис рассмеялась.

– Ты устанавливаешь прочные связи между вещами, чувствами и явлениями. Я это уже заметила.

– Слишком прочные. Например, моя мать внушала мне отвращение. Я едва мог смотреть в ее сторону. Мне были неприятны даже вещи, к которым она прикасалась. Отторжение на физическом уровне. Когда мне приходилось есть еду, которую она готовила, меня слегка подташнивало. До сих пор домашним блюдам я предпочитаю те, что продаются запечатанными в пластиковые коробочки. Я вырос на шоколадках.

– Однако здорово ты вырос на шоколадках, – улыбнулась Ирис. – Звучит слегка социопатично. Но «отторжение на физическом уровне» – это мне хорошо понятно.

Она вдруг погрустнела.

– Так спокойно здесь. Буферная зона между Льедом и неизвестно чем. Ненавижу Льед. Этот город выжирает людей. В нем так легко сойти с ума… и я тоже сошла.

Я догадывался, что разлад в отношениях с мужем и звукозаписывающей компанией был не основной проблемой Ирис, но не стал ее расспрашивать. Держался с ней осторожно, словно боялся спугнуть. Она была хрупкая, как бабочка, как цветок.