Литтмегалина - Синие цветы II - Науэль [litres самиздат]

– Ну что у тебя еще? – спросил он.

– У тебя достаточно денег, Дьобулус. Ты запугал врагов и добился признания. Почему же ты не уйдешь от своих… роанских дел?

Лицо Дьобулуса едва заметно напряглось.

– Потому что мне нужна кровь. Я не могу объяснить тебе. Это хуже, чем голод. Это не потребность. Это суть моего существования.

Когда-то он рассказал мне, но его история звучала еще менее достоверно, чем заявления, что привидения существуют. Хотя он и это утверждал. Пытаясь поверить ему, я особенно остро ощущал наши национальные различия. Он называл свою страну Миром Духов, а моя была миром денег, тщеславия и суеты… все материальное и ощутимое дальше некуда.

– И когда же ты насытишься кровью?

– Когда захлебнусь собственной, – я вздрогнул, и он придвинулся ближе ко мне. – Иногда я задумывался, не должен ли я уйти, оправдывает ли мое существование жертвы, приносимые ради него. Но будущее тревожит меня. Я не могу позволить событиям развиваться бесконтрольно. Слишком много задач требуют моего решения.

Я испытывал эгоистичное желание, чтобы задач не становилось меньше, как можно дольше удерживая Дьобулуса, но все равно сказал:

– Мое положение двойственно, ты не считаешь? Я едва не убил себя наркотиками, но сплю с человеком, который их распространяет и который же помог мне избавиться от зависимости к его собственному товару.

– Я организовал несколько взрывов, заказанных мне различными террористическими организациями, – тихо сказал Дьобулус. – Взрыв – это момент, в который тебя сметает, как пылинку. Не важно, умный ли ты, богатый, бедный, кто ты вообще. Я не верю в судьбу. Я точно знаю, что она есть. Судьбу сложно изменить, но, поверь мне, взрыв разносит ее к гребаной матери. Ты разлетаешься на куски одновременно с ней вне зависимости, что было тебе предначертано. Такими вещами я больше не занимаюсь. Наркоману я оставляю хотя бы иллюзорную свободу выбора. Если ему хватит сил побороться с зависимостью, если ему предначертан лучший путь – он выживет. Если же ему определена смерть, она будет преследовать его в машинах, ждать на кончиках ножей, в газовых плитах и на скользких лестницах, пока что-то из этого не сработает. Следуя этой логике, я – лишь исполнитель смерти, но не ее инициатор.

– А что там с моей судьбой?

Пальцы Дьобулуса слегка сжали мою шею. Как ошейник.

– Ты мой ребенок. Тебя я защищу. От судьбы, твоей собственной слабости, чего угодно.

Я подумал, что его действиям есть какое-то оправдание. Целая картина не может оказаться настолько же уродливой, как известные мне фрагменты. Я не могу поверить, что он – зло, потому что нечто внутри меня настаивает на противоположном. Люди часто говорят неправду; так что я буду слушать себя.

Я расслабился и ненадолго уснул, чувствуя сквозь сон, как он трогает меня. Это было приятно, создавало ощущение безопасности. Его прикосновения были такими нежными и интимными, что, проснувшись и вспомнив о них, я испытал нечто вроде сожаления, что скоро отдам себя кому-то другому. Ради денег или просто от скуки я кого-нибудь себе найду… Я не способен надолго оставаться один. И мне не позволят.

Поздним утром я был в Льеде, и в моих наушниках гремела отвязнейшая «Когда я вырасту». Девочки визжали, как кошки, и их голоса сливались в сладостный хаос. Все ощущалось как-то по-другому… может потому, что изменился я сам. Когда я приехал сюда впервые, мне казалось, я способен на все – поставить мир на колени и заставить отсосать. Теперь я знал, что действительно способен на что угодно, и, как оказалось, что-то из этого «всего» сделает тебя больным, что-то сформирует зависимость, многое оставит угрызения совести, и абсолютно за все придется заплатить большую или меньшую цену.

Некоторые прохожие выглядели так, будто только возвращались домой после затянувшейся вечеринки – обычное дело для Льеда. Раннее время или позднее, его улицы никогда не пустовали. По-своему я любил этот город и был рад вернуться в него. Я прожил в Льеде четыре года, но здесь год идет за три, так что, можно считать, дюжину. Нигде еще я не мог взлетать так высоко и падать так низко. Город всколыхнул воспоминания о Стефанеке, и, зажмурившись на секунду, я вслушался в стучащий ритм, отвлекая себя.