Еще не остывший от безумного воодушевления, я ворвался в дом Дьобулуса и загрохотал по ступенькам. Дьобулус приближался ко мне, величаво, как и положено маленькому властелину.
– Я больше никогда не буду трахаться и красить волосы! – крикнул я.
Дьобулусу приходилось выслушивать от меня еще и не такое, так что он и бровью не повел. Поправил пояс своего черного атласного халата и зевнул.
– Давай хотя бы покрасим волосы – ведь я так давно тебя не видел.
С его волос – аккуратно причесанных, но мокрых – еще капала вода. Я бросился к нему, как собака, истосковавшаяся по хозяину.
Мы совсем не спали ночью. Под утро, когда нас потянуло на расслабленные разговоры, я ощущал себя немного психоделично и страшно довольным. В его спальне я был еще больше «дома», чем в своей комнате. Я хватал вещи Дьобулуса и самого Дьобулуса с непосредственностью человека, которому давным-давно все можно. Когда я думал об этом на исходе той ночи, растянувшись на гладких простынях, ликование наполняло меня всего целиком. Вот она, моя твердая почва, мое лекарство, залог моего спасения – Дьобулус и его дом. Моя семья, я нашел ее. Вернее, она меня.
Дьобулус прошел через комнату, отпил глоток остывшего кофе из стоящей на столе чашки. Он двигался со спокойной грацией бывалого и умудренного опытом кота, выходившего из всех битв победителем. Приближался рассвет, но луна еще оставалась яркой, и в ее холодящем свете кожа Дьобулуса белела, как снег. Пока я рассматривал его, мне было и очень хорошо, и слегка не по себе. Обычно голые люди производят впечатление беззащитности. Но он не производил. Он был одет в свою сияющую кожу, как в броню. В нем отчетливо проступало что-то демоническое, и на несколько минут я поверил во все его невероятные истории разом.
– Дьобулус, мне придется уехать. Все хорошо, когда я с тобой. Но я должен научиться жить сам по себе.
Он кивнул и кривовато улыбнулся.
– Не могу сказать, что твой отъезд меня радует.
– Я тоже. Но лучше уехать сейчас, пока я на высоте.
– Она оказалась такой, какой ты ее представлял?
– Еще лучше.
– Ты спал с ней?
– Нет.
Дьобулус с тихим стуком поставил чашку на стол.
– Знаешь, мальчик мой, а ты забавный.
Я рассмеялся.
– Да я настоящее чучело.
Он приблизился ко мне, и, сидя на краю кровати, я обнял его за талию, прижался лицом к его животу. Его белая кожа казалась холодной на вид, но на самом деле она всегда была горячей. Я скользнул ладонями по его слегка выступающим ребрам. Ощущения настолько знакомы… Когда я прикасался к Дьобулусу, меня охватывало глубочайшее умиротворение. Я вспомнил, как поругался с ним и считал, что мы вряд ли когда-то помиримся, и на секунду во мне ожил прежний леденящий ужас. Я был слишком глуп, чтобы осознать прочность своей связи с ним. Если я разорву ее, я просто истеку кровью.
Дьобулус погладил мои волосы, спину.
– Звони или приезжай в любой день. И не надо больше никаких глупостей, вроде пули в голову.
Я не рассказывал ему о той давней нелепой попытке самоубийства.
– Признайся, как ты узнал?
Он слегка отстранился, чтобы посмотреть мне в глаза.
– Если я хочу что-то узнать, я узнаю без всяких «как».
Я кивнул. Он лег и потянул меня к себе, но я остался сидеть.
– Дьобулус, позволь мне спросить тебя… Только не смейся.
– Если что, я буду смеяться очень тихо.
– За что ты любишь меня?
– Какая нелепая постановка вопроса.
– Неважно. Так почему ты любишь меня?
– Я вообще люблю парадоксы. А ты сплошное противоречие. И весь из острых углов. Я по-настоящему торжествую, когда ты смотришь на меня так, как сегодня – преданно, любяще. Не так-то просто было приручить тебя.
Другого я бы утопил в яде за такие слова. Но их произнес Дьобулус, и внутри меня стало теплее. Я вытянулся рядом с ним.
– Кроме того, земля, где скрывается клад, всегда притягательна для искателей приключений, – добавил он, накрывая мою щеку ладонью. – Мне было семнадцать, когда я впервые оказался в Льеде. Мир казался неохватным и полным неведомых опасностей, и в нем я – раздираемый внутренними демонами, пугающий себя еще больше, чем все остальное. Я знаю, как это, когда ты не контролируешь себя, совершаешь поступки, которые отзываются в тебе же самом страшной болью. Вероятно, по этой причине я отношусь к тебе даже мягче, чем должен. Я увидел в тебе себя. Когда я разбирался с собой, мне никто не помогал, и я справился. Но ты гораздо слабее.
Я скорее сравнил бы себя с красивой подарочной коробкой, наполненной тараканами, но мне не хотелось спорить с ним – об этом или о чем-либо вообще. Один вопрос уже прожег дыру в моем языке, а я все не решался его выплюнуть…
Читать дальше