Василий Щепетнёв - Гамбит Смерти

Я настроил будильник и улегся.

Допустим, дождь прекратится — когда за нами приедут? Или придется ждать, пока спадет вода в Желчуге и переправляться самим?

Гуси-гуси! Га-га-га! Есть хотите? Так летите!

У меня в запасе есть очень недурной гусик. Надо подумать. Он у меня — ultima racio.

Вершина горы розовела. Мировой слет фламинго. Небо чистое. Жаль, я не художник, впечатляет. Изобрести, что ли, торт с длинным названием: «Снежная вершина горы Риз в лучах утреннего солнца», на японский манер.

Нимисов показался на пороге:

— Я готов.

Мы благоговейно молчали. Предстояла схватка за астральные тела, и Валерий Васильевич — единственная наша надежда.

— Помните, вы должны быть мысленно рядом. Я очень рассчитываю на вашу ментальную поддержку.

Чрезвычайно экстравагантный метод сплочения команды.

Мы направились к погребу.

Олег открыл дверь ледника:

— Проверю, нет ли кого.

Слышно было, как он зажигает внутри спички, звякает «летучей мышью».

Мы стояли в пяти шагах от входа.

— Когда я войду внутрь, прошу всех отойти на сорок метров, — отрешенный голос Валерия Васильевича, надо признать, производил впечатление. Веяло от него потусторонним, таинственным.

Олег вернулся.

— Ни единой живой души, — криво усмехнулся он.

Нимисов загасил фонарь. Никталоп. Не оборачиваясь, он скрылся в проеме двери. Олег прикрыл ее, и мы почтительно удалились. Там, во мраке ледника-склепа решалась наша судьба.

Я отошел в сторонку, сел на пенек. Сыро.

Люди хотят чуда — их право. Я портить компанию не стану.

Отдает трагедией голубого Отелло. Никаких доказательств. Но так славно укладывается: изменники наказаны, а в финале — самоубийство на мосту, замаскированное под несчастный случай.

Подошел и Олег, устроился на корточках.

— Думаете, у него что-нибудь выйдет?

— Как знать… Что-нибудь всегда выходит.

— Если и есть тут пришелец, так это он сам, — огорошил меня Олег. — Гипнотизирует, видения вызывает.

— Так уж и видения?

— Я видел, знаю. Только говорить не хочется, — он сорвал травинку, разглядывая ползущую по ней гусеницу.

— Дождя не будет. К вёдру.

— Ты уверен, что русские приметы действительны здесь, на Кавказе?

Но сбылось бы. Очень хочется вернуться в город, оставить позади колдовство в набитом трупами погребе, озверевший Желчуг. В горы больше ни ногой. До будущего лета.

Дадут летом отпуск, нет? Вряд ли. Или плюнуть на больницу и окончательно перейти в «Нистру» шеф-поваром? Ионел давно зовет.

Как же я про Мехико забыл, я ведь теперь — основная команда. А за Мехико — Кейптаун, Токио. Личный повар чемпиона. Личный ассистент великого Нимисова. Личная фистульная собака академика Павлова. Разбогатею. Обзаведусь частной собственностью. «Каса Марэ» господина Денисова. Только по предварительной договоренности. Я такой!

Деньги сыпались к деньгам, и лишь открывая шикарный ресторан в кратере Тихо на пару с Денисом Тито, я спохватился. Полтора часа сижу на пеньке, солнышко успело одарить ультрафиолетом сверх всякой меры. А Нимисова нет.

Блицкриг затягивался.

Олег дремал, Александр Борисович переговаривался с Аркашей. Заметив мой взгляд, они подошли.

— Валерий Васильевич говорил мне, что ему понадобиться минут сорок пять.

Олег открыл глаза.

— Я пойду, гляну.

— Вам не стоит. Лучше я.

Не быть мне богатеньким. С каждым шагом Стачанского рушилась моя кулинарная империя, пропадали рестораны, закрывались котлетные. Последней канула Каса Марэ. Ларивидери.

Скрипнула дверь, и Александр Борисович сошел вниз, в холод и мрак, сошел для того, чтобы через несколько секунд предстать извергнутым и растерянным.

— Опять, — меланхолически вторил моим мыслям Олег.

Стачанский жестом призвал нас.

— Он… лежит… не шевелится… — произнося эту короткую фразу, Александр Борисович дважды проглотил слюну.

Со вновь зажженным фонарем Олег нырнул в проем первым, я за ним. В кильватере.

— Они победили, — глухой голос Олега отозвался мурашками по коже. Или просто холодно?

Взяв фонарь из его рук, я осветил Нимисова. Багровое, налитое кровью лицо, синюшно-красный язык, пальцы, зарывшиеся в опилки. Пламя отражалось в бездонных зрачках.

Никаких признаков жизни. Тело быстро остывало — ледник же. Во всяком случае, он мертв не менее часа. А то и все полтора.

Рядом с Нимисовым лежали золотая рюмка и хрустальный флакон, раскупоренный, опрокинутый, но сохранивший часть содержимого.