Макс Фрай - Так берегись [litres]

– Но это же правда, – сказал я. – Ты и есть лучше всех в мире. Таких, как ты вообще не бывает! Один только Тёмный полярный материк Чобамбайя чего стоит. И Драконьи горы. И священные рощи. И пограничная крепость Эль-Ютокан.

– Спасибо, – вздохнула Агата. – Рада, что ты так думаешь. Но этого оказалось недостаточно, чтобы ты захотел сюда вернуться, вот в чём беда. Понятно, почему: у тебя и без меня жизнь полна волшебства. Мой поезд – не единственное чудо, которое в твоей жизни случилось, а одно из великого множества. Если честно, это очень обидно. Но оно так.

– Но если бы я был человеком, для которого твой поезд единственное и неповторимое чудо, я бы не смог продлить его существование, – заметил я. – Только горько оплакивать потом ускользнувшее прекрасное наваждение до конца своих дней и впустую мечтать, чтобы оно однажды вернулось. А у тех, кто способен помочь в подобных делах, обычно довольно интересная жизнь.

– Да, я тоже об этом подумала, – кивнула Агата. – Не сразу, но постепенно дошло. И тогда я решила: ладно, если я для тебя – не единственная во Вселенной, пусть ты тоже будешь для меня не единственным. Так честно. Значит, мне понадобятся лучшие на свете друзья. Буду проводить с ними время, пока ты занят своими удивительными чудесами. А если однажды придёшь, они тебе тоже понравятся, потому что – ну, сам говоришь, я лучше всех в мире. А они – это тоже в каком-то смысле я. Мне кажется, когда человек придумывает других людей, не каких попало, для смеха, или там, не знаю, остроты сюжета, а идеальных, прекрасных, рядом с которыми сам хотел бы жить, он берёт за основу себя. По крайней мере, я не представляю, как можно иначе. Во-первых, себя я знаю. А во-вторых, будем честны, лучше меня для меня самой никого в мире нет!

– Ты совершенно права, – невольно улыбнулся я.

– Хорошо, что ты со мной согласен. Потому что я именно для этого взяла твою силу. Чтобы у меня появились друзья. Люди – это не вино, не книжка и не пирог. Очень много надо магической силы, чтобы их создать. У меня столько не было. После того, как я решила больше не забирать твою силу, её, честно говоря, почти ни на что не хватает. Ни на какие дополнительные чудеса. И это сразу понятно, как только попросишь: отказ ощущается, как мягкий удар изнутри. Если что, я не жалуюсь, самое главное чудо со мной уже случилось: я после смерти не умерла. И поезд никуда не исчез, и ветер приносит солёный запах океана Кэймоши, окружающего Империю Ар-Йетомайри, аромат цветущих склонов доброго вулкана Юшатты, белую пыль с Драконьих гор, на это твоей силы хватило, грех продолжать её отбирать. Но на друзей я взяла, потому что больше всего на свете хотела, чтобы они появились. Больше не буду так делать, честное слово. Прости.

Не то чтобы я ждал от Агаты формальных извинений. Но именно это её «прости» окончательно примирило меня со случившимся. Как-то расставило всё на места. Ну и заодно дало мне надежду, что подобные происшествия будут повторяться не слишком часто. Вряд ли Агата захочет поселить в своём поезде целые сотни вымышленных друзей. И добавить к составу десяток плацкартных вагонов, чтобы их разместить, – подумал я и рассмеялся, представив, как вымышленные друзья получают в порядке очереди вымышленное постельное бельё у похмельного вымышленного проводника.

– Ты чего смеёшься? – спросила Агата. – Ты учти, я же не всегда твои мысли слышу. Иногда да, иногда нет. И сейчас, например, не знаю, о чём ты думаешь.

– И хорошо, что не знаешь. Глупости всякие крутятся в голове.

Обнял её, как давно хотелось, уткнулся носом в её плечо. Спросил:

– А у тебя за окнами всегда ночь?

– Не всегда. Но часто. Ночи здесь почему-то гораздо длинней дней. Может быть, потому что мне всегда больше нравилось ехать в поезде ночью? Все спят, никто не мешает, за окном в темноте проплывают огни… И вот прямо сейчас – видишь, какое сияние там, вдали? Думаешь, это фонари такие яркие? Ошибаешься! Это Шамборхан, удивительный город, где осветительные приборы не нужны. Люди из Шамборхана светятся сами, ярче, чем ты, лучше любых фонарей, причём чем дольше живут, тем сильнее светятся, а умирая от старости, целиком превращаются в свет и некоторое время сияют, как огромные звёзды над городом, чтобы близкие не огорчались, а потом понемногу разлетаются по каким-то своим делам, о которых живые не знают, только догадываются, что лучше и интересней ничего в мире нет.

Я представил этот последний утешительный свет, привет из будущего бессмертия, в котором все станут беспечными весёлыми звёздами – хотел бы я сам после смерти так засиять, чтобы никто обо мне не печалился – и сказал: