Макс Фрай - Так берегись [litres]

Сэр Шурф внимательно посмотрел на меня и укоризненно покачал головой:

– Не понимаю, зачем ты преуменьшаешь свои достижения. И в кои-то веки даже не уверен, что хочу это понимать.

– Ну так просто именно в этой области действительно не было никаких достижений, – объяснил я. – Кошелёк потому что дома оставил, а ремеслу карманника, пока была возможность, не научился. Сам дурак. Впрочем, дурак я не только по этому пункту. По очень многим. Теперь не понимаю, зачем так себя изводил. Ерунда какая-то получается. Не было у меня никакой настоящей проблемы. Только глупости, которые сам себе в голову вбил.

– Ну, это как раз вполне обычное дело, – пожал плечами мой друг. – Причём не какая-то твоя уникальная ошибка, а вполне общечеловеческая. Мы все большую часть времени сражаемся с призраками в собственной голове. Я и сам с ними порой сражаюсь, а что научился ловко скрывать эти битвы от посторонних свидетелей, так это вопрос времени. То есть опыта. Я всё-таки гораздо дольше тебя живу.

Я молчал, потрясённый не столько смыслом сказанного, сколько тем фактом, что сэр Шурф не ухватился за прекрасную возможность меня отчитать, а напротив, принялся убеждать, что быть идиотом – совершенно нормально. Ну и дела.

– С другой стороны, пока эти призраки водятся в наших головах, лучше с ними сражаться, чем игнорировать, – добавил он. – Хорош бы ты был, если бы не затеял эту прогулку и продолжал грызть себя за воображаемую трусость и якобы избыточную осторожность. Так и с ума недолго сойти. Я имею в виду, по-настоящему обезуметь – с запахом и другими симптомами. Чем больше у человека могущества, тем важней для него быть в мире с собой. Чего бы это ни стоило. Любой ценой.

– Ну сейчас-то я как раз могу позволить себе сколько угодно внутренних конфликтов без особых последствий, – невесело усмехнулся я.

– Разумеется, ты не можешь, – строго сказал мой друг. – Если в данный момент всё твоё могущество практически без остатка расходуется на какое-то трудное дело, это не означает, будто у тебя его вовсе нет. И кстати об остатках могущества. Ты пешком-то зачем пошёл? Что Тёмным Путём добираться домой не было сил, это я и сам понимаю. Хорошо, что ты даже пытаться не стал. Но послать зов – например, Нумминориху, который совсем рядом живёт, чтобы приехал за тобой в амобилере…

– Да просто подумал, что он уже, наверное, спит, – объяснил я. – Или сидит в садовой беседке с кружкой вина. Или с женой обнимается – например. И только не заводи заново песню, что мне следует научиться принимать помощь. Я уже так хорошо научился, что сам уроки могу давать. Просто всё это – и продолжать тратить силы на наваждение, и потащиться на пустырь среди ночи – были мои решения. Никто не должен за них расплачиваться… ладно, «никто», «никогда» – это утопия. Пустые слова. Но всё-таки, по возможности, только те, кому и правда совсем несложно. И как можно реже. Это, собственно, в моих же интересах: не так быстро вам всем со своей немощью надоем.

– Мне не особенно нравится слышать от тебя про «немощь» и, тем более «всем надоем», но не могу не признать, что по сути ты прав, – неожиданно согласился Шурф. – Справляться с проблемами самостоятельно, делать больше, чем можешь, и рассчитывать только на себя даже в окружении доброй дюжины рук, готовых тебя подхватить, – не самая удачная тактика, зато крайне выигрышная стратегия. Довольно опасная, но, несомненно, выигрышная. Всегда.

Хочется сказать, что после той ночи я обрёл душевный покой, навсегда примирился с собой и стал величайшим философом-стоиком новейшей эпохи, но врать не буду, не примирился. И в философы не подался. Просто не успел.

То есть почти весь следующий день я проспал, после заката в мой дом набилась толпа народу и устроила вечеринку – на то и друзья, чтобы в трудные дни насильственно лишать человека пропитания, жалких остатков коллекции крепких напитков и экзистенциального ужаса заодно. За это я жестоко выиграл у них полдюжины партий в «Злик-и-Злак» кряду и уснул совершенно обессиленный, но вполне довольный собой.

А когда проснулся, всё было иначе. То есть спальня – моя, и окна, закрытые шторами, чтобы утренний свет не мешал спать, и потолок, раскрашенный при помощи колдовства причудливыми разноцветными полосами, как раз незадолго до происшествия с поездом, когда у меня ещё хватало сил на всякую необязательную ерунду вроде уроков магического рисования, и целых три одеяла, которыми я теперь укрывался даже в тёплые ночи, потому что стал мёрзнуть, как стриженый пёс; в общем, обычная обстановка, всё как всегда, только вместо ни на что не годной развалины в моей постели наконец-то проснулся совершенно нормальный я.